Земля из космоса

Часть II Моя космическая эпопея

Глава 3. Моя программа космических исследований для кораблей «Восход»

«Все на свете сем превратно,

Все на свете суета!

Исчезает безвозвратно

Всякой вещи красота»

В.И. Майков

В последнее время появился ряд книг и мемуаров о космической эпопеи СССР и о С.П. Королеве. Это в первую очередь очень хорошая книга Я. Голованова о Королеве; книга Б. Чертока «Ракеты и люди»; мемуары К. Феоктистова, дневник Н. Каманина и другие книги. В них, на мой взгляд, некоторые события и описания ситуаций поданы с недостаточной глубиной и иногда не совсем правильно. По этой причине я счел необходимым изложить свой взгляд на события тех лет, непосредственным участником которых я был. Этот мой взгляд в ряде случаев существенно отличается от оценок перечисленных авторов и может оказаться полезным для будущих историков. Именно поэтому я решился на публикацию материалов о событиях тех лет. При этом я допускаю, что приводимые здесь сведения и суждения в некоторой степени могут быть излишне субъективными.

С 1957 года я работал в ИАТ АН СССР в отделе члена-корреспондента АН Петрова Б.Н. и занимался разработкой различных сканирующих обзорно - поисковых систем, в том числе - оптико-электронными системами сканирования поверхности Земли и системами ориентации космических аппаратов. Я уже долгое время был знаком с академиком Сергеем Павловичем Королевым, так как выполнял целый комплекс работ для ОКБ - 1.

В 1962 году после защиты докторской диссертации я стал заведующим лабораторией в ИАТ в отделе академика Петрова Б.Н. председателя Совета Интеркосмос. В 1962 году во время одной из бесед с С.П. Королевым я рассказал ему о необходимости создания группы космонавтов-ученых от АН СССР и о своем желании лично участвовать в освоении и исследовании космического пространства в качестве космонавта-ученого. Он поддержал меня в этом вопросе и сказал, что надо написать соответствующее предложение в правительство – лично Н.С. Хрущеву. Он также сказал, что я могу рассчитывать на его поддержку. Я написал письмо в правительство СССР с предложением о проведении комплекса научных исследований на борту пилотируемого КК. В частности в соответствии со своей научной специализацией я предполагал провести сканирование поверхности Земли с борта КК с помощью оптико-электронных систем, действующих в различных диапазонах спектра, с целью построения подробного информационного портрета Земли. Для выполнения этих и других задач я предлагал свою кандидатуру в качестве космонавта-исследователя. Вот текст этого письма.

Я обращаюсь к Вам с просьбой о направлении меня в экипаж одного из разрабатываемых в настоящее время космический аппаратов.

Я знаю, что в настоящее время как за границей, так, по-видимому, и в нашей стране, разрабатывается ряд проектов: полета на ближайшие планеты на кораблях с экипажем, создания больших спутников Земли с экипажем и создания ряда других космических систем, в которых будут использованы экипажи, состоящие из соответственно подготовленных и тренированных людей.

Мне 35 лет. В июне 1962 года я успешного защитил диссертацию на соискание ученой степени доктора технических наук. Тема диссертации: «Автоматический контроль нестационарных полей». В этой работе рассмотрен комплекс вопросов, возникающих при разработке сканирующих систем поиска, обнаружения и слежения. Я работаю в Институте автоматики и телемеханики АН СССР.

Насколько я себя помню, моими заветными мечтами были мечты о полете в космическое пространство. Это – обычные для многих людей мечты, и о них, может быть, не стоило здесь упоминать, если бы они не были для меня тем мобилизующим началом, которое заставляло меня в течение долгого периода времени очень напряженно и настойчиво овладевать необходимым для достижения этой цели комплексом знаний. Теперь, когда моя докторская диссертация закончена и защищена, мне кажется, что я обладаю тем минимумом знаний, который необходим человеку, вступающему на такой путь. Поэтому сейчас я считаю возможным обратиться к Вам с просьбой о включении меня в экипаж одного из разрабатываемых космических аппаратов. Я могу подготовиться к выполнению любого комплекса технических обязанностей члена экипажа. К подготовке и тренировке могу приступить в любое время.

Я имею около сорока печатных работ. Мною написано пять книг, которые посвящены вопросам автоматического контроля нестационарных параметров и параметрических полей в специальных областях машиностроения и новой технике.

Около 27 моих разработок новых систем и приборов зарегистрировано Комитетом по делам изобретений и открытий в качестве оригинальных и по ним выданы авторские свидетельства. Многие из этих разработок используются в различных областях новой техники и промышленности.

Все, перечисленное выше, я указал лишь для того, чтобы подчеркнуть, что я обладаю определенным запасом технических знаний, который может быть необходим человеку, когда ему придется в соответствующих условиях быстро принимать гарантированно правильные технические решения.

Я перечислил то, что мною сделано, также для того, чтобы показать, что я могу очень напряженно (с большим выходом) работать в течение сравнительно длительных промежутков времени. Это, по-видимому, является достаточно важным критерием при выборе кандидатуры для выполнения таких обязанностей.

Я занимаюсь спортом (совершаю прогулки на лыжах по 8-10 часов, плаваю на большие дистанции). Мой организм вынослив, легко переносит перегрузки и напряженную работу. Я, например, могу в течение длительного периода времени напряженно работать по 15-17 часов в сутки.

Я мог бы быть рационально использован на монтаже орбитальных спутников Земли, где, наряду с научными и инженерными знаниями, потребуется также физическая выносливость.

По-видимому, сами по себе молодость и здоровье в некоторых случаях не являются решающими факторами. В определенном комплексе условий немаловажную роль (а, может быть, даже и главную роль) играют объем багажа специальных технических знаний и жизненный опыт (конечно, при хороших физических данных организма). Этим я хочу сказать, что мой возраст (35 лет) не может быть основой для отказа. Это практически доказано на примере возрастных характеристик американских космонавтов.

Хочу внести ясность в мотивы, которые заставляют меня добиваться вышеуказанной цели. Я не ищу никаких чинов и никаких материальных благ. Ни быстро проходящая газетная слава, ни известность не вызывают у меня ни каких эмоций (может быть, это плохо, но это так).

Если моя мечта осуществится, то это будет сделано мной во имя светлого будущего мыслящих живых существ, населяющих Землю. Тот малый сдвиг в этом вопросе, который, может быть, удастся сделать мне, возможно, в будущем поможет другим попасть в такие районы Вселенной, где прогресс существующего общества разумных существ намного опередил состояние нашего общества как в области производства, так и в области общественного устройства (вероятность существования таких миров достаточно велика). Вследствие этого нам представляется возможным совершить колоссальный скачок в развитии человеческого общества и избежать на каком-то участке тернистый путь поискового прогрессивного развития общества, который в значительной степени связан с неправильными направлениями и, вследствие этого, с ненужными жертвами. Другими словами, перенос в нашу земную систему цивилизации из другой более развитой системы может привести к такому скачку в прогрессе человеческого общества, подобного которому еще не было в истории Земли. Во имя такой светлой цели не жалко отдать жизнь.

Если где-то в этом письме я допустил некоторые высказывания в нескромном стиле, то прошу учесть, что я нигде не исказил действительного положения дел, а «корыстность» этих высказываний заключается лишь в безграничном желание участвовать в освоение космического пространства. Я могу потратить на подготовку и выполнение своего заветного желания годы, совершенно отказавшись на это время от какой-либо «личной» жизни. Я буду очень настойчиво добиваться этого, чего бы мне ни стоило и сколько бы времени ни пришлось потратить на преодоление различных препятствий при движении в этом направлении, потому что это – цель всей моей жизни. Конечно, было бы очень желательно, если бы меня привлекли к этим работам сейчас, когда я полон сил и энергии и могу сделать многое в этом направлении.

В заключение хочу сказать следующее. Если Вам требуется сейчас или потребуется когда-либо в будущем человек моего профиля знаний для выполнения любого задания, связанного с освоением космоса (космический полет, орбитальная сборка, обслуживание космических станций, проведение научно – исследовательских работ в космосе и т.д.), то очень прошу не забыть о моей кандидатуре. Как я уже отметил, к подготовке я готов приступить в любое время.

С глубоким уважением

д.т.н. Катыс Г.П.

14.07.62

После ознакомления с этим письмом в секретариате Н.С. Хрущева я был направлен на медкомиссию в ЦНИИАГ, которую успешно прошел в 1962 году. В январе 1963 года вместе с группой военных инженеров я был представлен на отборочную мандатную комиссию в Главном штабе ВВС, которую успешно прошел, но к моему удивлению в отряд космонавтов зачислен не был. Официальной причиной отказа по высказываниям генерала Каманина Н.П. было превышение возрастного лимита (мне было тогда 36 лет). В то же время мои ровесники военные инженеры Л.С. Демин и В.А. Шаталов и другие, вместе с которыми я проходил медкомиссию, тогда были зачислены в отряд космонавтов. Естественно я задался целью выяснить, что могло явиться основой такого решения.

Я начал искать причины, памятуя о том, что «по нитке дойдешь до клубка». И я нашел причину. Долго рассказывать все детали моего расследования, но, в конце концов, от одного из членов мандатной комиссии стало известно, что инициатором этого решения был генерал Каманин. Он на комиссии заявил: «Зачем нам нужен этот беспартийный доктор технических наук с его плохими анкетными данными – отец расстрелян НКВД, хотя сейчас и реабилитирован?» Вот так – Каманину, видите ли, не понравились мои анкетные данные, то, что я - доктор наук, а также, что я - беспартийный. Эти параметры, указанные им в качестве главных моих отрицательных характеристик, и будут в дальнейшем использоваться им с целью помешать мне совершить исследовательский космический полет. Таким образом, с самого начала моей космической «эпопеи», я по непонятным мне причинам, приобрел в лице генерала Каманина ярко выраженного антагониста, который своими агрессивными действиями очень вредил мне.

В сложившейся ситуации мне пришлось по рекомендации С.П. Королева писать вторичное письмо в правительство СССР (в три адреса).

Председателю Совета Министров

и Первому Секретарю ЦК КПСС

Товарищу Хрущеву Н.С.

Главнокомандующему Военно-воздушными силами СССР,

Главному маршалу авиации

Вершинину К.А.

Президенту Академии наук СССР

академику Келдышу М.В.

Полтора года назад, в июле 1962 года я обратился к Председателю Совета Министров СССР Никите Сергеевичу Хрущеву с письменной просьбой о зачисление меня в группу космонавтов, готовящихся для проведения научно-исследовательских работ в космосе. (Я работаю в Институте автоматики и телемеханики АН СССР, имею степень доктора технически наук, по национальности русский, мне 37 лет). Мое письмо было переадресовано по нужному адресу, и в конце 1962 ода я прошел госпитальное обследование и специальную медицинскую комиссию. Заключение комиссии гласит, что я могу быть рекомендован для космических полетов.

Однако на этом этапе все дело и замерло. Я не был зачислен в феврале 1963 года, когда были приняты остальные товарищи, с которыми я прошел комиссию. При этом мне было сказано, что вопрос о наборе группы космонавтов-ученых положительно решится в мае 1963 года. Затем этот срок был отодвинут на октябрь, а затем - на декабрь 1963 года. В последнее время мне было сказано, что этот вопрос может вообще не получить положительного решения в ближайший год. Данное обстоятельство и побудило меня написать это (второе по счету) письмо, посвященное тому же вопросу.

Прежде чем говорить о дальнейшем, считаю необходимым внести ясность в мотивы, которые определяют мои устремления. Я добиваюсь положительного решения этого вопроса, исходя только из следующего соображения: я хочу отдать свои силы и знания на пользу Родине в деле освоения космического пространства. При этом я заранее отказываюсь от каких-либо чинов, материальных благ или почестей. Все, что мне необходимо, я имею сейчас. В 1962 году я защитил диссертацию на соискание ученой степени доктора технических наук. Сейчас я руковожу лабораторией в Институте автоматики и телемеханики АН СССР, и эта работа меня удовлетворяет. Таким образом, в настоящее время нет каких-либо внешних причин, которые заставляли бы меня вследствие неудачно сложившейся ситуации принимать поспешные решения. Шаг, который я пытаюсь предпринять, глубоко обдуман и продиктован единственным желанием - отдать все свои силы и знания на пользу Родине в деле освоения космического пространства.

Вопросы, над которыми я работаю, связанны с разработкой новых информационных сканирующих систем. В этот комплекс входят вопросы контроля параметрических полей, вопросы навигации, ориентации и т.д. Эти вопросы непосредственно связаны с освоением космического пространства.

Мною опубликовано в открытой печати около 60 работ, среди которых 30 изобретений. Разработанные на их основе приборы и системы неоднократно демонстрировались на Выставке достижений народного хозяйства СССР и в настоящее время используются на ряде предприятий нашей страны. Основные результаты работ изложены мною в 8 книгах, часть из которых переведена за границей и издана в США, Англии и Китае.

Все это здесь перечислено лишь для того, чтобы подчеркнуть, что знания, которыми я обладаю, могут быть эффективно использованы при непосредственном проведении научно-исследовательских работ в условиях космоса.

По некоторым сведениям затянувшаяся задержка в решение рассматриваемого вопроса объясняется тем, что до настоящего времени не принято решение о формирование группы ученых-космонавтов. Если это действительно так, то, по-видимому, уже настал момент принципиально решить этот вопрос, так как, насколько мне известно, у нас в Союзе имеется ряд высококвалифицированных молодых научных сотрудников, которые готовы посвятить свою жизнь научно-исследовательской работе в космосе.

Успех освоения космического пространства, в конечном счете, зависит от того, как скоро наша страна сможет «выпустить» в космос ученых, способных вести в этих специфических условиях плодотворную научную деятельность. Это и только это может со временем принести плоды и дать определенный научно-технический эффект для страны. Здесь речь идет не о рекордах и сенсациях, а о трудной, длительной и кропотливой «обыденной» научно- исследовательской деятельности.

В самое последнее время в США осуществлен набор группы космонавтов-ученых, состоящих из семи научных сотрудников различных специальностей. (Missiles and rockets, 1963, vol. 13, №18, p. 20)

В эту группу входят: один ученый, имеющий степень доктора наук и работающий в области астрономии (Edwin E. Aldrin) и несколько ученых, имеющих степени магистра, среди которых R. Walter Cunningham – физик-магнитолог, заканчивающий в настоящее время докторскую диссертацию; Russel L. Schweickaft – астроном, занимающийся вопросами астронавигации и ориентации, и ряд научных сотрудников других специальностей.

Нетрудно предугадать, к чему может привести тот факт, что набор группы космонавтов-ученых в настоящее время будет осуществлен только в США и не будет осуществлен в СССР. Результатом этого может стать отставание СССР в области исследования космического пространства.

С целью избежания таких последствий, необходимо в нашей стране в самое ближайшее время начать формирование новой группы космонавтов-ученых, состоящих из представителей различных специальностей. При этом состав группы требуется отдельно обсудить в соответствующих подразделениях академии наук СССР.

Я проанализировал все опубликованные в мировой литературе материалы, касающиеся вопросов рационального выбора состава специальностей первой группы космонавтов-ученых, критериев их отбора, программы подготовки, а также статуса и режима их существования в подготовительный период. На основе этого анализа сложились четкие рекомендации по перечисленным вопросам, которыми я могу поделиться с заинтересованными лицами или представить их в письменной форме.

Мне кажется, что этот вопрос в настоящее время является достаточно важным и имеет определенное значение в масштабе нашей страны. Потому я позволил себе отнять у Вас время на его рассмотрение.

В качестве конструктивного предложения, позволяющего быстро решить вопрос набора космонавтов-ученых, я могу предложить следующее. Мне кажется, что этот вопрос рационально на данном этапе решить путем индивидуального подключения нескольких научных сотрудников из числа уже прошедших соответствующую медицинскую комиссию к группе космонавтов, проходящих подготовку по существующей программе. Затем программа подготовки ученых-космонавтов может быть соответственно откорректирована.

В заключение хочу отметить следующее. За полтора года, пошедшие с момента написания моего первого письма, посвященного этому вопросу, я еще более убедился в правильности выбранного пути и поэтому вторично обращаюсь к Вам с той же просьбой. Прошу учесть мое большое желание непосредственно участвовать в проведении работ по освоению космического пространства. Я могу за короткий срок подготовиться к выполнению любой (связанной с моей специальностью) научно-исследовательской деятельности в космосе. (Как я уже отметил, специальная медицинская комиссия рекомендовало мою кандидатуру для поведения работ в условиях космоса).

С глубоким уважением

Доктор технических наук Катыс Г.П.

20.12.63

К сведению историков, которые когда-то в будущем, возможно, будут заниматься историей создания и ликвидации советской группы космонавтов- ученых: приведенные письма и сейчас хранятся в архивах соответствующих организаций.

Одновременно с отправкой этого письма по трем адресам я использовал все свои возможности и полностью нейтрализовал происки Каманина. По моей просьбе к решению этого вопроса непосредственно подключились академики С.П. Королев и Б.Н. Петров. Немного позже мне было сообщено, что в ближайшее время я, как представитель АН СССР, буду подключен в качестве космонавта-исследователя к подготовке к космическому полету на новом трехместном КК. Мне передали также, что я должен срочно готовить к этому полету научную программу исследований и соответствующую аппаратуру. Я сразу занялся решением этих задач. Несколько позже в мае 1964 года приказом Главкома ВВС я был зачислен в группу подготовки к полету на КК «Восход» - 1 и прибыл в ЦПК.

В 1964 году был разработан, так называемый, трехместный космический корабль «Восход», который, как мне позже стало известно, был ничем иным, как старым КК «Востоком», в котором разместили вместо одного космонавта в скафандре - троих космонавтов без скафандров. Это своеобразное сооружение должно было по замыслу создателей совершить полет в космос в течение одних суток. Это была пропагандистская рекордная затея, преследовавшая только политические цели. Для усиления такого пропагандистского рекордного эффекта предполагалось в экипаж КК, кроме летчика-космонавта, включить также космонавта-ученого и космонавта-врача.

В результате жесткого отбора (и интриг руководителей ведомств и организаций) для подготовки к суточному полету были отобраны 9 человек. В качестве командиров экипажей были выбраны два космонавта из отряда ЦПК ВВС. Ими были Борис Волынов и Владимир Комаров. Был также отобран (вероятно - на роль командира экипажа) летчик-испытатель Владимир Бендеров из авиационного КБ А.Н. Туполева. В качестве врачей были отобраны Василий Лазарев, Алексей Сорокин, Борис Егоров и Борис Поляков. Из ученых для полета на КК «Восход» - 1 был отобран только я один. Я был тогда доктором технических наук и являлся заведующим лабораторией в Институте Автоматики и телемеханики АН СССР.

В то время я работал под руководством академика Б.Н. Петрова, председателя совета «Интеркосмос» и мы тесно сотрудничали с ОКБ – I С.П. Королева. По служебным делам нам с Б.Н. Петровым приходилось довольно часто бывать в ОКБ – I.

Хорошо запомнилось мне первое посещение С.П. Королева в 1956 году, когда я с небольшой группой специалистов пришел к нему в приемную, которая располагалась в новом здании. Его кабинет - довольно просторная комната с тремя окнами - производил солидное впечатление. Антикварные старинные маятниковые часы, антикварный письменный стол на львиных лапах. У противоположной от окон стены стоял обычный длинный стол заседаний, накрытый зеленым сукном, с большим числом обычных стульев. За этим столом вдоль стены стояло несколько шкафов с множеством книг. Все было массивно, солидно и впечатляюще. Хозяин кабинета встретил нас, выйдя из-за стола, приветливо со всеми поздоровался. Первое, что сразу бросалось в глаза, это проникающий и анализирующий взгляд глубоко посаженых, темных и умных глаз, и достаточно приветливая и добрая улыбка на лице. Дальнейшиее впечатление по порядку восприятия: большая голова, крепко посаженная на буквально бычью шею. Рост средний, тело плотное и даже полное. Движения быстрые и даже порывистые. О нем можно было сказать: «Не ладно скроен, но крепко сшит». Полнее его образ раскрылся мне после нескольких лет совместных работ – я понял, что имею дело с невероятно одаренным человеком, обладающим гениальным интеллектом. И это мнение о нем со временем только укреплялось, несмотря на то, что он иногда проявлял и сугубо негативные черты своего характера.

Позже я многократно встречался с С.П. Королевым по ряду технических вопросов, и у меня с ним установились прочные деловые и даже, можно сказать, дружественные с его стороны отношения. Это произошло после того, как он однажды спросил меня, кто мой отец и жив ли он? Я рассказал, что отец мой был репрессирован в 1931 году по ложному доносу по статье 58-7 и посмертно полностью реабилитирован. В ответ он заметил, что отлично понимает, что пришлось пережить моему отцу и мне, так как сам был тоже репрессирован по ложному доносу и затем реабилитирован. - «Ах, простите, мы ошиблись!» - Эта фраза была сказана таким голосом, который не оставлял и тени сомнения в том, что он все помнит и ничего не простил из того, что с ним сделали. Далее он сказал: «Я был осужден в 1938 году по той же статье 58-7, что и Ваш отец, с той лишь разницей что, если в 1931 году осужденных по этой статье расстреливали, то в 1938 году, после смещения и ликвидации наркома НКВД Ежова, осужденных по статье 58-7 отправляли в Сибирь на каторжные работы. Нас отправляли на исправительно-трудовые работы, а фактически - на медленную и верную смерть в шахтах и на стройках Дальстроя, а точнее - в системе ГУЛАГА». Между прочим, я совершено ясно ощутил, что после этого разговора Сергей Павлович стал относиться ко мне как-то теплее и даже, в некоторой степени, по-отечески.

В мае 1964 года началась моя подготовка к полету на КК «Восход - 1». На первом этапе эта подготовка сводилась в основном к занятиям физкультурой. Через некоторое время в нашей группе появился новый член – худой, бледный человек, как мне тогда показалось – несколько переутомленного вида. Это был К.П. Феоктистов из ОКБ – 1. На фоне всех остальных (в особенности - Бендерова, Волынова и Комарова) он казался слабоватым. У новичка был самонадеенный вид и соответствующее поведение. Он очень любил по утрам, как говорили, тянуть резину. Действительно у него были такие резиновые полосы, которые он каждое утро целеустремленно растягивал, называя это занятие утренней зарядкой.

Позже мне рассказали, что это конструктор из ОКБ – 1, кандидат технических наук, который с трудом прошел врачебные отборочные комиссии. Врачи его чуть-чуть не забраковали, но вмешался Королев, и Феоктистова допустили к подготовке.

Итак, в нашей группе появился новый член – Феоктистов: проектант из ОКБ – 1, который должен был готовиться на роль космонавта-ученого, исследователя. Я был тогда уже д.т.н., имел в научном багаже 8 книг и около 30 изобретений, имел собственную научную программу исследований и специальную аппаратуру для ее выполнения, которая была создана в моей лаборатории в ИАТ АН. К тому же я без каких-либо претензий прошел медкомиссию. Поэтому я не воспринимал Феоктистова всерьез, как конкурента. «Каким ученым-исследователем может быть проектант, не имеющий своей научной программы исследований? И к тому же прошедший медкомиссию с большими претензиями?» Однако, как стало ясно из дальнейших событий - я жестоко ошибался.

Примерно в то же время начальник ЦПК генерал Кузнецов Н.Ф. (очень порядочный человек) сказал мне следующее: «Имейте в виду, что Феоктистов - вездеход очень высокой проходимости». И после некоторой паузы добавил: «То, что вы - доктор технических наук для здешних деятелей ничего не значит. Они этого просто не понимают. Честным путем вы здесь ничего не добьетесь». Эти его слова подтвердились в процессе подготовки к полету на КК «Восход - 1». Однако наши взаимоотношения с Феоктистовым складывались довольно корректно. Он проявлял максимальную осторожность и отстраненность, я - тоже.

Во время предполетной подготовки очень хорошие отношения сложились у меня с Владимиром Николаевичем Бендеровым. Это был очень широко образованный летчик-испытатель из ОКБ Туполева. Вечерами мы с ним подолгу беседовали после предполетной подготовки. Мы жили в соседних комнатах в профилактории ЦПК. Я знал В.Н. Бендерова уже давно, и поэтому мы с ним беседовали довольно откровенно. Нам обоим было ясно, что мы не являемся конкурентами друг другу в этой нашей попытке полететь на космическом корабле «Восход - 1». Мы понимали, что мы даже скорее можем оказаться верными союзниками. Он мог быть командиром корабля, а я - научным сотрудником. Поэтому доверительность наших бесед была достаточно высокой. Я рассказал ему о настойчивых попытках Каманина не допустить меня к приему в космонавты, якобы - по возрастному пределу. Хотя ряд моих ровесников, в 1962 году проходивших со мной медкомиссии в НИИАГ, были в январе 1963 года зачислены в космонавты. Я сказал ему, что Каманин на полтора года задержал мое прибытие в ЦПК и только мои большие усилия с привлечением таких величин как С.П. Королев, М.В. Келдыш и Б.Н. Петров привели к тому, что я сейчас готовлюсь к полету на КК «Восход - 1». Выслушав меня, Бендеров сказал, что Каманин всеми способами, в том числе - ссылками на возрастной лимит, пытался и его не допустить к подготовке к полету на КК «Восход», и только жесткая настойчивость А.Н. Туполева позволдила решить вопрос положительно. Бендеров также сказал мне, что в ВВС Каманина очень не любят и не уважают за то, что он в грубой форме превышает свои служебные полномочия помощника Главкома ВВС по космосу. Он использует свое служебное положение в личных целях, совершая длительные поездки с космонавтами по всем странам мира. Все это очень раздражает руководство ВВС, так как им ясно, что на исполнение своих прямых обязанностей у Каманина просто не остается времени. Эта информация была для меня совершено новой и неожиданной. Позже, в 1996 году, когда начали публиковать дневники Каманина, эти сведения полностью подтвердились. В этих своих дневниках Каманин совершено не стесняясь, открыто и подробно описывает, как он с 1961 по 1965 год использовал свое служебное положение в личных целях для совершения бесчисленных поездок за рубеж со всеми слетавшими космонавтами.

К сожалению, В.Н. Бендерову тогда судьбой уже был четко отмерен срок жизни – девять лет. Он погиб 3 июня 1973 года в чине генерал-майора во время аварии при демонстрации в Ле Бурже сверхзвукового лайнера ТУ – 144. Он был командиром корабля и просто не мог совершить никакой ошибки при управлением лайнером.

Я считаю, что это была диверсия зарубежных спецслужб. Кстати, в печати промелькнуло сообщение, что на трассе демонстрационного полета ТУ – 144 неожиданно возник французский истребитель «Мираж». Наверное, это было не просто случайное стечение обстоятельств. Я не могу допустить мысли, что французские авиадиспетчеры, прокладывавшие трассу демонстрационного полета лайнера ТУ – 144, были полными идиотами и что военный истребитель «Мираж» ВВС Франции, полет которого кто-то планировал и кто-то обязательно сопровождал, мог появиться в зоне трассы демонстрационного полета ТУ – 144 сам по себе, просто так, находясь в свободном полете. По-видимому, все было умело подготовлено. В результате не стало талантливого летчика-испытателя Владимира Николаевича Бендерова.

А Бендеров сделал для отечественной авиации очень много: он участвовал в испытаниях многих самолетов ОКБ Туполева, а с 1964 года - участвовал в испытаниях всех самолетов. Им установлено много мировых рекордов по самолетному спорту. Это был очень талантливый летчик-испытатель.

Но вернемся ко времени нашей предполетной подготовки к космическому полету на КК «Восход - 1». Через некоторое время из нашей группы неожиданно отчислили полковника Бендерова и врача Полякова. Как нам было объявлено - по состоянию здоровья. Поскольку многие считали, чем меньше конкурентов - тем лучше, то их такое объяснение более-менее удовлетворило. Однако, как потом говорили, В.Н. Бендеров просто не подошел по габаритам для «Восхода - 1». Уж очень крупногабаритный, кряжистый был мужчина с очень широкими костями скелета.

В начале июля 1964 года были сформированы два экипажа для полета на КК «Восход-1». В основной экипаж вошли Волынов - Катыс - Егоров, в дублирующий экипаж: Комаров – Феоктистов – Сорокин – Лазарев. В дальнейшем при подготовке к полету название космонавт-ученый-исследователь, которое фигурировало сначала во всех документах программы, стало постепенно вытесняться названием космонавт-инженер. Это меня настораживало, так как лишало меня, как ученого, основного преимущества перед к.т.н. проектантом К.П. Феоктистовым. Но это было только начало. В соответствии с программой предполетной подготовки мне пришлось прыгать с парашютом, при этом я слегка повредил ногу, но быстро поправился. Я принимал участие в так называемых операциях «спасение на воде». При этом меня с другими, готовящимися к полету, сбрасывали в море и затем с помощью специального подъемного троса поднимали на вертолете. Так сказать - «спасали».

Кроме того, мне пришлось многократно летать на невесомость на истребителе УТИ МИГ – 15. Летал я вместе с Серегиным, который позже погиб вместе с Гагариным. При полетах на невесомость на УТИ МИГ – 15 со мной сначала происходили какие-то непонятные вещи. Во время этих полетов производилась киносъемка космонавтов, при просмотре которой можно было судить об их самочувствии. Во время полета истребителя, после пикирования, при его движении по параболе Кеплера (по так называемой горке невесомости) у меня почему-то всякий раз голова оказывалась наклоненной направо. Затем после исчезновения невесомости, моя голова занимала нормальное вертикальное положение. Эта ситуация повторялась систематически, но никаких неприятных ощущений или неудобств я при этом не испытывал. Причем это было только со мной. После тщательного анализа все оказалось элементарно просто. У меня был достаточно большой рост 182 см., и я размещался в кабине УТИ МИГ – 15 так, что когда капот остекления закрывался, то я почти касался его головой в шлеме. При этом я сидел на парашюте, который обязательно одевался при этих полетах. Своим весом (около 80 кг.) я сдавливал парашют, и он, соответственно, сжимался, как пружина под действием моего веса. Когда во время полета возникала невесомость, то мой вес (80 кг.) исчезал, и парашют, как пружина разжимался и выталкивал меня вверх с усилием порядка 80 кг. При этом я с этим усилием упирался в крышу обтекателя кабины, и поэтому моя голова наклонялась. Когда я все это понял, то в следующем полете, постарался выдержать выталкивающее усилие головой, не сгибая шею, но сделать это было трудно, и голова опять наклонялась к концу периода невесомости. Уменьшить свой рост я, естественно, не мог. Увеличить кабину истребителя также было невозможно, а летать без парашюта мне не разрешали. Так и летал я на невесомость на УТИ МИГ – 15 с наклоненной головой.

Летал я также на невесомость на специально подготовленном ТУ – 104 с летчиком очень высокого класса Стариковым. Полеты на невесомость на ТУ – 104 значительно опаснее, чем обычные полеты. «Горки» с пикированием создают большее напряжение в конструкции самолета и значительно усложняют условия работы двигателей и другого оборудования. Когда ТУ – 104 выходит после пикирования на параболу Кеплера, то весь самолет буквально «стонет», скрипит и даже трещит. При первом полете на невесомость эти звуки не вызывают приятных ассоциаций. При повторных полетах на них уже не обращаешь внимания, вернее - воспринимаешь их как начало периода невесомости, когда можно буквально поплавать в воздухе. Ощущения очень приятные, особенно при повторных полетах. Во время таких тренировок на невесомость на каждого участника выделяется индивидуальный парашют. Для аварийного покидания самолета в нем имеется три люка. Обычно за полет продолжительностью около часа можно сделать четыре – пять «горок», при длительности каждого сеанса невесомости 20-25 секунд.

При полетах на невесомость на ТУ –104 был один опасный момент в конце сеанса невесомости. В этот момент сразу возникал полный вес тела, и нужно было тщательно сгруппироваться, чтобы с высоты 1,5 – 2 метров обязательно упасть на паралоновый матрас, а не мимо него - на металлический пол кабины самолета. При этом нужно было так сгруппироваться, чтобы случайно не подвернуть или не вывихнуть руку или ногу.

Феоктистов из-за запрета врачей не был допущен к парашютным прыжкам, не летал на невесомость в полном объеме, не «спасался на водах» и т.д. и т.п. Таким образом, Феоктистов не выполнил в полном объеме официальную программу подготовки к полету на КК «Восход-1». Но как стало ясно в дальнейшем, это не имело никакого значения при допуске к космическому полету. Таким образом, все «удовольствия», которые методисты ЦПК придумали и считали необходимым для выполнения при подготовке космонавта-исследователя для полета на КК «Восход-1», вынужден был по полной программе выполнить только я. Феоктистова это не касалось - кто-то заботливой рукой оберегал его от всяких случайностей.

К этому времени программа научных исследований для полета КК «Восход-1» не была сформирована в АН СССР. Были лишь несколько простеньких частных экспериментов, которые были предложены в разное время различными организациями. В разговоре с С.П. Королевым я поставил вопрос о разработке полномасштабной программы комплексных научных исследований на борту КК «Восход-1» от АН СССР. Руководствуясь принципом – никакая инициатива не должна остаться безнаказанной, Королев поручил мне составить такую программу и создать или подобрать из имеющихся средств соответствующую аппаратуру для ее выполнения. Но так как до полета оставалось менее четырех месяцев, то вероятность осуществления этого замысла была мала. Однако Королев С.П. все время настойчиво напоминал мне, загруженному в ЦПК различными этапами физической подготовки к предстоящему полету, о необходимости интенсивной работы в направлении разработки научной программы. И он добился своего, к моменту полета был сформирован в окончательном виде ряд разделов исследовательской программы.

Как стало ясно значительно позднее - пока я морочился со всеми этапами предполетной подготовки, с уточнением деталей своей научной программы и созданием соответствующей аппаратуры, Феоктистов проникал (либо сам, либо через своих друзей) на все уровни сложной иерархической чиновничьей системы, занимавшейся в то время «космосом». Он всюду старался доказывать свою приоритетность в роли космонавта-ученого при полете на КК «Восход-1» В мае-октябре 1964 года у него была одна лишь ясная и четкая цель: всеми возможными способами проникнуть на место космонавта-исследователя в КК «Восход-1». Для этого он мобилизовал все свои административные связи и знакомства.

Как-то после одного из текущих совещаний по вопросу предполетной подготовки в одной из организаций со мной произошел такой случай. Какой-то нахальный, низкорослый тип вплотную подошел ко мне и нахальным тоном с кавказским акцентом вдруг заявил: «Я не допущу, чтобы полетели вы, а не Феоктистов» Как, наверное, у любого человека в подобной ситуации, первой импульсной моей реакцией было врезать ему по физиономии. Я был тогда в отличной физической форме и, если бы это произошло, то этому типу обязательно пришлось бы вставлять несколько зубов. Но я мгновенно сообразил, что это примитивная провокация. По-видимому, именно на такую мою рекцию, он и рассчитывал. Большим усилием воли я подавил в себе этот естественный порыв и, посмотрев на него весьма выразительно, но не сказав ни слова, отошел в сторону. Присутствовавшие при этом пояснили мне, что это Бурназян – зам. министра здравоохранения СССР. Этого Бурназяна я ранее не знал и в глаза не видел. С чего бы такие наглые заявления? Но через 36 лет все стало ясно из мемуаров К.П. Феоктистова «Траектория жизни», опубликованных в 2000 году. В своих мемуарах на стр. 150 Феоктистов пишет: «Когда (он) услышал в ЦПК сочувственные медицинские разговоры, обратился к В.Н. Правецкому (нач. главка Минздрава, занимавшегося нашими делами) Позже А.И. Бурназян и Правецкий дали однозначно положительное заключение по моему здоровью» (конец цитаты).

Интересно как могли и тот, и другой дать такое заключение, не проведя соответствующих клинических исследований? Тем более интересно, если знать об отрицательном заключении врачей ЦПК, сделанном на основе тщательных клинических исследований. Теперь стала понятна причина, которая подтолкнула Бурназяна на это наглое заявление.

Сейчас, когда я пишу эти мемуары, я очень сожалею о том, что во время описаной встречи с Бурназяном подавил свой благородный порыв - мотивированно врезать по физиономии этому наглому зам. министра. Такой возможности мне больше не представилось.

Этот же самый Бурназян настоял на том, чтобы в программе подготовки космонавтов для КК «Восход-1» были оставлены многократные парашютные прыжки и катапультирование, которые, по-видимому, были необходимы при подготовке космонавтов, летавших на КК «Восток», где при посадке осуществлялось катапультирование и приземление на парашютах. Бурназяну было известно, что на КК «Восход-1» нет катапультирования, и космонавты садятся на Землю, находясь внутри КК. Поэтому при подготовке к полету на КК «Восход-1» парашютные прыжки и катапультирование были пустой тратой времени. Однако Бурназян настоял на оставление этих «процедур» в программе предполетной подготовки космонавтов к полету на КК «Восход-1». В то же время Бурназян подписал Феоктистову допуск к космическому полету на КК «Восход-1» прекрасно зная, что того вследствие запрета врачей не допустили к парашютным прыжкам и, соответственно, он их не выполнял. То есть - не выполнил официальную программу подготовки к полету на КК «Восход-1». А эту программу утверждал сам же Бурназян. Конечно, все это сейчас не имеет никакого значения. Но все-таки это интересно с точки зрения оценки профессиональной деятельности Бурназяна.

При подготовке к полету на КК «Восход-1» неожиданно возникла неприятная для меня ситуация. При отливке в организации Г.И. Северина ложемента для посадочного кресла оказалось, что с моим ростом (182 см.) я не смог поместиться в ту формовочную ванну, которая была подготовлена для всех космонавтов нашей группы, и ложемент для меня сделать не смогли. По этой причине Каманин сразу объявил мне, что меня готовить к полету не смогут. Не теряя времени, я тут же из ЦПК позвонил С.П. Королеву и рассказал ему о возникшей проблеме. Слышимость во время телефонного разговора была не очень хорошей, да к тому же С.П. Королев, как я позже узнал, иногда плохо слышал. В ответ на мое взволнованное сообщение, он сказал: «Передайте тому, кто это Вам сообщил, что он дурак. Я сейчас позвоню Гаю Ильичу (Северину) и скажу ему, чтобы для Вас сделали специальный отдельный ложемент». Я думаю, что во время нашего разговора Королев просто не расслышал названную мной фамилию Каманина и поэтому высказывался так резко по его адресу. Однако это только мое предположение, может быть, у Сергея Павловича по этому поводу были свои иные соображения.

Этот телефонный разговор происходил в приемной начальника ЦПК генерала Кузнецова, ибо только там был московский телефон. При этом присутствовало несколько человек, ждавших своей очереди поговорить по служебным делам с московскими организациями. Среди них я запомнил космонавта Л.С. Демина, который уже поговорил и ждал меня. И полковника Масленникова, который наголо брил свою голову (как все говорили «под Котовского») и поэтому не запомнить его было просто невозможно. Когда я закончил разговор с С.П. Королевым, Лев Демин спросил меня: «Что Сергей Павлович тебе сказал?» Я ответил: «Передайте тому, кто это вам сообщил, что он – дурак.» Все присутствовавшие при разговоре слышали, что я упоминал в разговоре с С.П. Королевым фамилию Каманина и поэтому такое высказывание Королева было воспринято как гром среди ясного неба. Демин сказал как бы про себя: «Вот так надо делать свои дела». Мне в этот момент запомнился очень интересный взгляд полковника Масленникова, направленный в мою сторону, он выражал почти угрозу, что-то вроде: «Ну, теперь держись!» Позже я узнал, что этот полковник был в ЦПК глазами и ушами Каманина. По-видимому, весь этот разговор был передан Каманину (возможно, даже с определенным коэффициентом усиления - для большого эффекта). Позже мне стало понятно, что таким образом я невольно существенно усилил враждебное отношение ко мне генерала Каманина, и что это событие в дальнейшем обошлось мне большим количеством негативных акций с его стороны.

Генерал Каманин в последний предпенсионный период своей деятельности стал очень жестким человеком, и если он по тем или иным причинам кого-то невзлюбил, то этому человеку нужно было быть всегда «начеку». На него в любой момент времени могли вдруг обрушиться самые неожиданные негативные воздействия, инициированные Каманиным. Во время моей предполетной подготовки в ЦПК генерал Каманин всюду, всегда и всеми средствами норовил «сунуть мне палки в колеса», причем делал это очень хитрым и скрытым образом.

Где-то в середине предполетной подготовки мне в парткоме ЦПК официально предложили вступить в КПСС, но я отказался. Это было воспринято с явным удивлением и досадой. В ответ на немой вопрос: «Почему?» я объяснил, что ни при каких обстоятельствах не смогу носить на груди красный билет члена КПСС, так как именно такой билет носили и, возможно, еще носят те подонки, которые 33 года назад оклеветали, а затем убили моего отца в подвалах НКВД. Это было бы примитивным предательством памяти моего отца, и я просто перестал бы себя уважать после этого. Кроме того, хотя КПСС и осудила зверский террор и геноцид тех времен, но она в этом не покаялась.

В своих мемуарах (стр. 149) Феоктистов приводит какие-то россказни о том, что я, якобы, после сделанного мне предложении вступить в КПСС советовался с ним: вступить мне в партию или нет? Здесь я могу ответственно заявить, что это примитивноеискажение действительности. Чего ради я стал бы советоваться с кем-либо?! А тем более - со своим явным конкурентом? - Я сразу отказался от сделанного мне предложения, и обсуждать больше было нечего. А что касается паники, о которой Феоктистов упоминает (стр. 149) в своих мемуарах, то она действительно была, но только - у него, а не у меня. Эта паника возникла у него в глазах, когда я прямо спросил: «А Вам предлагали вступить в КПСС?» и он ответил, что такого предложения не было. Вот в этот момент и возникла паника в его взгляде, связанная с тем, что он понял, что его не воспринимают, как серьезного кандидата для полета на КК «Восход-1». Вот так тогда обстояло дело и не надо в связи с этим придумывать всякие небылицы, описывая их в своих мемуарах «Траектория жизни».

После моего отказа вступить в КПСС по требованию Каманина на меня был послан запрос в КГБ и там начали искать компромат. В августе из КГБ пришло сообщение о том, что у меня, оказывается, есть брат и сестра (по отцу) в Париже. Они уехали туда еще в 1910 году со своей матерью, первой женой моего отца, когда их брак распался. Это произошло за 16 лет до моего рождения, и я, естественно, не знал об этом. Однако Каманин, как мне передали, сразу же заявил: «Оказывается, у Катыса, кроме расстрелянного отца, есть еще брат и сестра (по отцу) в Париже. Это очень сильно портит портрет кандидата. Можно было найти более подходящего кандидата для полета от АН СССР». Мне точно стало известно, что Каманин именно эти свои «мысли» неоднократно повторял в различных инстанциях при обсуждении кандидатур на полет на КК «Восход-1». Узнав об этих происках Каманина, я решил дать ему открытый бой, а там - будь, что будет. В крайнем случае, черт с ним с этим полетом на КК «Восход-1», который, как я уже начал догадываться, был чистейшей показушной политической авантюрой. Об этом среди специалистов уже шли соответствующие разговоры.

Я рассвирепел и пошел к Каманину выяснять отношения. Но он во время разговора скользко увильнул в сторону: сказал, что он таких слов никогда не произносил, что мне в искаженном виде передали его высказывания, что это – провокация. Далее он сказал, что знает о том, что отец мой посмертно полностью реабилитирован, и что первая жена отца с двумя детьми после распада семьи уехала во Францию к родителям в 1910 году, то есть - за 16 лет до моего рождения, и я, естественно, мог об этом не знать. В общем, он постарался как-то меня успокоить. Однако, что он при этом действительно говорил обо мне другим и как поступал на самом деле, стало ясно через 30 лет - в 1996 году, когда были опубликованы его дневники. Там имеется именно такая запись с соответствующей датой. Значит, он солгал мне. Значит, как мне и передавали, он везде, где только мог, высказывал эти свои «мысли» с целью политически опорочить мою кандидатуру. По-видимому, умело построенной политической интригой Каманину удалось тогда добиться существенного снижения моих шансов быть допущенным к космическому полету на КК «Восход-1».

В конце концов, Каманин добился того, что меня переместили из основного экипажа, готовящегося к полету на КК «Восход-1», в дублирующий экипаж. Обо всех этих инсинуациях Каманина в 1964 году я не знал, это стало мне доподлинно известно только после публикации его дневников в 1996 году, в которых он подробно описал все свои действия.

Хотелось бы сказать несколько слов о деятельности комитета Госбезопасности в период подготовки к полету. Обычно в процессе подготовки присутствовало несколько человек из этого ведомства, которых мы, конечно, хорошо знали в лицо. Среди них был один очень приятный мужчина, которого звали Гавриил (фамилии его не помню). Он появлялся в ЦПК в форме майора, причем мог быть в форме ВВС, ВМФ или в общевойсковой форме. Я не понимал смысла этого маскарада, но его об этом не спрашивал. Так вот с этим Гавриилом у меня произошел весьма интересный эпизод перед стартом «Восход - 1». Оба экипажа: и основной (Комаров, Феоктистов, Егоров) и дублирующий: (Волынов, Катыс, Сорокин) сидели за круглым столом. К основному экипажу непрерывно шли какие-то люди с поручениями, дополнениями методик и т.п. Из КГБ пришел какой-то деятель и хотел передать В.М. Комарову заряженный пистолет, как он выразился - «на всякий случай». Комаров в жесткой форме попытался отказаться от такого «подарка». Но представитель КГБ был очень настойчив. Он сказал этот «подарок» не от него лично, а от того Комитета, представителем которого он здесь является. «Распишись, пожалуйста, у меня в учетной карточке, что я тебе передал пистолет, а там - делай с ним, что хочешь». Комаров - чтобы отвязаться - расписался, бросил пистолет на стол и забыл о нем, занимаясь текущими делами. В это время все, кто подходил к столу, видя пистолет, брали его в руки, рассматривали и даже шутливо целились друг в друга. Когда к столу в очередной раз подошел Гавриил, я ему сказал: «Ты видишь эту игрушку, ее берет в руки всякий кому не лень, но она может случайно выстрелить в неумелых руках и попасть в кого-то из экипажа корабля. Как ты думаешь, кто за это будет отвечать?». Гавриил мгновенно быстрым тренированным движением схватил пистолет со стола и сунул его себе в карман. После этого эпизода он стал здороваться со мной с особым почтением.

Старт КК «Восход-1» прошел нормально, непосредственно после старта еще на космодроме Сергей Павлович Королев пригласил меня к себе и имел со мной длительную беседу. Эту беседу он начал следующим образом: «Георгий Петрович, вы - доктор технических наук, вы должны выполнить во время космического полета солидные научные исследования. Только тогда ваш полет будет иметь смысл. Ну зачем вам участвовать в этом суточном полете? Вы же ничего исследовать за это время не сможете. Одни сутки – это только время адаптационного периода, то есть время привыкания организма к невесомости. Эти прописные истины всем специалистам хорошо известны. Вам нужно лететь в космос на 10-15 суток с соответствующей тщательно проработанной научной программой и со специальной научной аппаратурой, чтобы привести солидные научные результаты. Пусть на сутки летит мой конструктор Феоктистов, который все уши мне прожужжал разговорами об этом своем полете. Ему нужно «паблисити», ну и Бог с ним – он получит «паблисити». Это все звучало, конечно, очень своеобразно, почти риторически и напоминало попытку подсластить горькую пилюлю – ведь в это время Феоктистов уже находился в космосе на КК «Восход-1». Однако железная логика в этих рассуждениях имелась. Поэтому я внимательно слушал Сергея Павловича, ничего ему не возражая. В течение этой беседы он сделал мне предложение о разработке программы научных исследований для следующего КК «Восход-3» с использованием всех заделов исследовательской программы, подготовленной мною для КК «Восход - 1». («Восход - 2» был предназначен для выхода человека в открытый космос и поэтому не обсуждался). До полета КК «Восход-3» оставалось больше года, и С.П. Королев считал, что этого времени достаточно для создания серьезной научной программы исследований и оснащения КК необходимой аппаратурой. Эта беседа произвела на меня неизгладимое впечатление. Как сейчас помню его простенький кабинет на космодроме и его самого в простой синей безрукавке. Невысокого роста, крепко сбитый, сутулый человек с большой головой на бычьей шее – вот что прежде всего бросалось в глаза. Характерные признаки лица – большой лоб, «бетховенские челюсти, способные дробить камни», и глаза, как мне всегда казалось, масляно-черные. Кстати, я так точно и не знаю - какого цвета были у него глаза. Невольно возникала странная ассоциация: Бетховен в технике. А может быть, мысль не такая уж и странная – ведь написанные им «технические симфонии» переживут века.

Он увлеченно говорил о целях и задачах очередного космического эксперимента. Было видно, что он уже глубоко обдумал свои замыслы. Этот монолог продолжался достаточно долго. Я еще раз утвердился в своем мнение о том, что этот человек по интеллектуальному уровню был на несколько порядков выше тех, с которыми мне приходилось обычно встречаться. Его монолог (который я не хотел прерывать и фиксировал в своей памяти все возникающие вопросы) закончился, как обычно, шуткой. Затем последовал длительный диалог. Почти на все вопросы я получил четкие и исчерпывающие ответы. Сомнения мои понемногу рассеивались, и становился ясным замысел грандиозного эксперимента. Эта задача была очень трудной, но и очень интересной.

Выбор стратегического направления был сделан, затем последовало принятие ряда решений для обеспечения четкого выполнения задуманной программы. Сергей Павлович обещал позвонить директорам ряда институтов Академии наук и попросить их оказывать мне максимальное содействие. В завершение беседы Сергей Павлович сказал – «Я полностью отдаю вам, Георгий Петрович, «Восход-3» для проведения научных экспериментов и исследований в космосе. Действуйте оперативно. Широко привлекайте смежников. Я готов оказать вам максимальную помощь». Этот разговор с С.П. Королевым стал основой для интенсивной целенаправленной деятельности на весь текущий год, и я с энтузиазмом принялся за дело.

Полет КК «Восход-1» прошел нормально, и он совершил посадку 13 октября 1964 года. В своих дневниках Каманин пишет (книга II, стр. 105): Наконец-то все ясно – полет благополучно завершен. Королев тихо шепчет: «Неужели все кончено, и экипаж вернулся из космоса без царапин? Никогда бы никому не поверил, что из «Востока» можно сделать «Восход» и трем космонавтам слетать на нем в космос». Да у всех у нас было много сомнений и тревог, но теперь все волнения позади.

Нужно отметить, что в Москву с космодрома, после завершения эпопеи с КК «Восход-1», мы вылетели все вместе: космонавты, главные конструкторы и их заместители. Там были Пилюгин, Бармин, Рязанов, Северин и другие. Мы летели на ТУ - 104, который вел высококвалифицированный летчик. Нам пришлось лететь все время в грозовой обстановке и он нас осторожно «как ящик с яйцами» доставил на малой высоте в Москву. На борту нас обслуживала очаровательная молодая пара - муж и жена (стюард и стюардесса). Мы разговорились, они оба оказались студентами-заочниками одного из московских вузов. Как мне позже стало известно весь экипаж этого ТУ – 104 погиб через несколько дней в Югославии с нашей военной делегацией. Они в тумане врезались в гору. Очень печально было узнать об этом.

Но вернемся к нашему полету. Какой идиот мог планировать такие полеты, когда почти все главные конструкторы со всеми своими замами и почти все специалисты, которые принимали участие в запуске КК «Восход-1», при возвращение в Москву были засунуты в один самолет? А если бы что-нибудь случилось? Что было бы тогда со всей этой отраслью?

А в это время в Москве был осуществлен дворцовый переворот - Н.С. Хрущев был смещен, и на его место был назначен Л.И. Брежнев. Обстановка в Москве и стране была неопределенная. В результате - несколько задержалась встреча космонавтов КК «Восход-1». Она состоялась только 19 октября 1964 года. Был устроен банкет в Кремле, на который были приглашены все космонавты, готовившиеся к полету на КК «Восход-1». На этом банкете я встретил маршала Малиновского, которого знал лично. Я многократно встречался с ним на различных совещаниях по стартовым комплексам стратегических ракет. Для этих комплексов в то время в моей лаборатории разрабатывалась система контроля целостности стартовых сооружений при упреждающем ядерном ударе. На этом банкете Малиновский стоял как-то отрешено, в одиночестве, в углу Грановитой палаты, прислонившись к высокой отопительной батареи. Когда я подошел к нему и поздоровался, то меня удивило два обстоятельства. Во-первых, что его рука была очень холодна, видимо он не зря стоял, прислонившись спиной к высокой отопительной батарее. По-видимому, ему было холодно. Хотя в Грановитой палате была нормальная температура. Во-вторых, меня поразил тяжелый взгляд его черных глубоко сидящих глаз. В его взгляде ощущалась мощная жизненная сила, но одновременно какая-то глубоко затаенная боль и даже страдание. Такого взгляда я раньше у него не замечал. Это был человек с очень сильной психикой, от него всегда исходило необычайно сильное поле. Я это всегда чувствовал. Но в этот момент он явно испытывал дискомфорт.

Это был темноволосый, но с сильной сединой, смуглый, невысокий, плотно сбитый, широкоплечий человек. Он производил какое-то кубическое впечатление, как очень тяжелая металлическая глыба. Я понимаю – то, что я пишу, звучит довольно странно, но у меня возникли именно такие ассоциации. Между прочим, когда он воевал в Испании в республиканской армии против фалангистов армии генерала Франко, то республиканцы с большим уважением называли его генерал Малино. Как мне позже (на том же банкете) пояснили знающие люди, Л.И. Брежнев опасался, что армия может поддержать свергнутого в тот момент Н.С. Хрущева и, поэтому Малиновский на всякий случай в то время находился под домашним арестом. Но ему разрешили приехать на банкет по случаю чествования космонавтов.

На этом банкете нас (всех космонавтов, готовившихся к полету на КК «Восход - 1», как слетавших, так и дублеров) представили лично Л.И. Брежневу, и он сказал нам несколько стандартных официальных фраз, которые принято говорить в таких случаях. Дикция в то время у него была вполне нормальная, он выглядел очень хорошо и был в хорошем настроении. В завершение он сказал: если что-нибудь будет нужно - звоните.

После удачного завершения космической эпопеи, связанной с полетом «Восход-1» все космонавты, участвовавшие в ней, отдыхали в Сочи на так называемой Ленинской даче. Там мы имели возможность в свободной обстановке общаться и обсуждать свои проблемы. Там же в это время отдыхал и Ю.А. Гагарин. В течение 1964 – 1968 годов, когда я находился в отряде космонавтов, мне приходилось работать вместе с Ю.А. Гагариным. Он выделялся среди окружающих его людей, выделялся он прежде всего своей простотой, человечностью, веселым и общительным нравом. Условия, в которых он жил – слава, почет, уважение, временами переходящее в преклонение – для другого человека могли бы стать основанием для зазнайства и пренебрежения к людям. Но он был значительно выше такого примитивного восприятия действительности. Это был русский самородок. Поражала его сообразительность, быстрота реакции, способность легко и просто вести увлекательную беседу с весьма различными людьми, от колхозника до академика. Причем это была не светская болтовня, он старался всегда вникнуть в суть вопроса и тщательно разобраться в нем. В течение ряда лет я близко наблюдал Юрия Алексеевича как во время работы, так и на отдыхе. Работал он с азартом, полностью отдавая себя любимому делу: будь то обсуждение какого-либо проекта, программы космических полетов или просто летные тренировки. Поражала его способность мгновенно переключаться с одного дела на другое. Происходило это внешне очень легко, просто и естественно, но только близкие люди знали, как кропотливо и тщательно готовился Ю.А. Гагарин дома ко всем делам, которые были у него намечены на следующий день. Я не могу сопоставить Гагарина до полета в космос и Гагарина после его полета, поскольку до полета я его не знал. Но мне кажется (да это говорят и его друзья), что колоссальная ответственность, которая легла на его плечи, не придавила и не обескуражила его. Он воспринял ее просто и обыденно, понял, что ему нужно очень многому научиться, чтобы он смог в новых условиях представлять нашу Родину, как первый космонавт. И он постоянно учился, учился во время работы и во время отдыха.

Мне несколько раз представлялась возможность отдыхать вместе с Ю.А. Гагариным. Характерно, что к нему постоянно подходили незнакомые люди, и для каждого у него находилась теплое, дружественное слово. Никогда он не срывался - ни во время неудач, ни во время неприятностей, никогда ни с кем он не говорил грубо. Он обладал природным тактом, и этот такт никогда ему не изменял.

Поражала его способность весело шутить в ситуациях, когда вообще говоря бывало «не до шуток». Шутил он всегда тонко и мягко, от чего становилось теплее на душе. Его юмор позволял мобилизоваться для преодоления возникающих трудностей.

Гагарин был отличным организатором, если он решил что-то сделать, то всегда доводил дело до конца вне зависимости от встречающихся трудностей и времени на их преодоление. Это особенно ярко было видно по время исполнения им обязанностей депутата Верховного Совета СССР.

Если бы меня кто-либо попросил очень четко в нескольких словах сказать, что же из себя представлял Юрий Гагарин, которого я знал достаточно хорошо, то я назвал бы несколько его основных качеств, совокупность которых и определяла этого человека:

1. Человечность, природный такт.

2. Веселость, открытость души и природное умение находить с людьми общий язык.

3. Ум и сметливость русского самородка.

4. Железная воля и настойчивость в достижение поставленной цели.

5. Необычайно высокая выносливость, которую он постоянно тренировал.

Таким я знал Юрия Гагарина, таким он остался в моей памяти.

Характерно, что сейчас вряд ли можно найти человека, который сказал бы о Гагарине что-либо плохое или хотя бы высказал о нем просто нейтральное мнение. И это не потому, что сейчас такого мнения о Гагарине высказать нельзя. Нет, почему же - у многих известных людей были недостатки, которые иногда бывали даже весьма существенными, и они открыто обсуждаются, однако о Гагарине никто не может сказать ничего плохого.

Он обладал способностью «светиться внутренним светом», и этот свет просто притягивал к нему людей. Количество его друзей было неисчислимо, и это были не просто «шапочные знакомства», а действительно дружеские отношения.

Ярким примером такой дружбы были отношения с Сергеем Павловичем Королевым. Королев относился к Гагарину по отечески тепло. Для меня было несомненно, что он любил Гагарина, как родного сына.

Осенью 1964 года после полета КК «Восход-1», когда мы отдыхали в Сочи, мы часто беседовали с Ю.А. Гагариным на пляже. Он знал, что я по поручению Сергея Павловича Королева уже готовил программу для одного из очередных «Восходов», на котором должен был лететь я сам. Однажды во время одной из бесед Юрий Алексеевич сказал: «Давай полетим вместе». Сначала я воспринял это предложение, как шутку и соответственно прореагировал. Однако во время последующего разговора я понял, что это предложение было им тщательно продумано и строго аргументировано. Мы обсудили детали этого вопроса и трудности, которые могли встретиться. Из того, как загорелся Юрий Алексеевич во время разговора, я понял, как сильно он стремится снова побывать в космосе.

Естественно, что решение этого вопроса во многом зависело от Сергея Павловича, поэтому мы решили посоветоваться с ним и узнать его мнение. Однако Сергей Павлович не одобрил наши планы и сразу же сказал Юрию Алексеевичу: «Мы готовим тебе другую перспективу». Таким образом, этот вопрос был решен отрицательно.

После завершения полета КК «Восход-1» и отдыха в Сочи я вернулся в свой институт (ИАТ) для дальнейшей разработки собственной программы научных исследований в космическом полете и создания соответствующей исследовательской аппаратуры. Я рассчитывал провести обширный цикл научных и научно-прикладных исследований по зондированию Земной поверхности в различных спектральных диапазонах с помощью специальных оптико-электронных сканирующих систем, установленных на борту космического корабля. Предполагалось, что эта серия исследований будет продолжена на нескольких космических кораблях. Для решения таких задач нужны были космонавты-ученые, и я в это время (с помощью Сергея Павловича Королева) начал интенсивно проталкивать идею создания группы космонавтов-ученых от АН СССР. Как я уже отмечал, первое мое письмо в правительство СССР о необходимости создания группы космонавтов-ученных было направлено 14 июля 1962 года. Второе письмо было отправлено по тому же адресу 20 декабря 1963 года. (Тексты этих писем были приведены в начале этой главы). Однако, несмотря на все мои усилия, никаких сдвигов в этом направление до марта 1965 года не было.

В конце апреля 1965 года Президент АН СССР М.В. Келдыш принял решение создать отряд космонавтов АН СССР и отобрать в него ученых различных специальностей: физиков, астрономов, биологов и других. В то же время была утверждена научная программа исследовательского полета, разработанная мной, и с конца апреля 1965 года я вместе с Б. Волыновым начал готовиться в составе основного экипажа к космическому полету на КК «Восход-3». Дублирующий экипаж составили Г.Т. Береговой и Л.С. Демин; резервный экипаж – В.А. Шаталов и Ю.П. Артюхин.

Весь этот период я крутился как белка в колесе при предельном напряжении сил. По субботам и воскресеньям приходилось работать допоздна в ИАТ над создаваемой исследовательской аппаратурой. Все рабочие дни недели нужно было проходить непрерывные тренировки в ЦПК. В этот период у меня не было ни минуты свободного времени.

В процессе создания в ИАТ АН СССР научно-исследовательской аппаратуры, необходимой для реализации моей программы исследований на КК «Восход-3», возникало множество различных вопросов и трений. Решение их иногда существенно замедляло этот процесс подготовки аппаратуры. В этих случаях я иногда вынужден был обращаться непосредственно к директору ИАТ академику Трапезникову В.А.. Так как ранее была достигнута договоренность по данной проблеме между ним и С.П. Королевым, Трапезников обычно оказывал мне эффективную помощь. Правда, делал это он без особого желания, но и за это я был ему благодарен. Однако иногда все же возникали такие ситуации, когда он, исходя из своих сиюминутных интересов, отодвигал на второй план работы по созданию моей аппаратуры. В этих случаях я пытался объяснить ему, что существуют очень жесткие сроки поставки этой аппаратуры в ОКБ – 1 для установки ее на КК «Восход-3» до его отправки на стартовые позиции. Это мне удавалось далеко не всегда, Тогда я был вынужден обращаться за помощью к С.П. Королеву. Он обычно при мне связывался по телефону с Трапезниковым и всегда заставлял его делать то, что было нужно для оснащения КК «Восход-3». При этом он ссылался на конкретные постановления ЦК КПСС и СМ СССР, которые в свое время были согласованы с Трапезниковым. Часто эти разговоры носили излишне резкий характер. При этом С.П. Королев иногда говорил в трубку примерно следующее: «Ну что же вы, Вадим Александрович, говорите ерунду - что все уже сделано. Вот сидящий рядом со мной Георгий Петрович, утверждает обратное. Ему же это непосредственно известно по роду его деятельности. Нет уж, давайте, делайте то, что записано за Вами в постановление ЦК КПСС и СМ». Трапезников был болезненно самолюбив и страшно властолюбив. Эти два качества были в нем доведены до очень высокого уровня. Поэтому он органически не переносил, когда кто-то заставлял его делать что-либо, что он в данной ситуации делать не хотел. Особенно он не переносил такого давления, если оно осуществлялось в присутствие его подчиненных. Поэтому различные силовые приемы С.П. Королева, старавшегося помочь мне в создании исследовательской аппаратуры для КК «Восход-3», позже явились причиной возникновения между мной и Трапезниковым прохладных отношений.

Во время предполетной подготовки к полету на КК «Восход-3» разные мелкие пакости подстерегали меня повсюду, как я позже неоднократно и достоверно убедился - они исходили от Каманина и его окружения. Но я относился ко всем этим козням спокойно, с известной долей юмора. Однако тогда я еще недооценивал Каманина, еще не знал всех его возможностей и способностей. Как мне позже стало известно - это были только цветочки, ягодки ждали меня впереди. Приведу несколько примеров.

Во время предполетной подготовки в 1965 году меня зачем-то постарались засунуть в сурдокамеру на 10 суток именно 26 апреля, перед майскими праздниками. Я, естественно, всячески сопротивлялся реализации этой затеи. Кому интересно проводить все майские праздники в одиночестве в сурдокамере вдали от семьи, друзей и знакомых. Я пытался в разговоре с начальством ЦПК генералом Кузнецовым (с которым у меня были хорошие отношения) сдвинуть сроки пребывания в сурдокамере на вторую половину мая. На это он мне сказал, что ничего не может изменить, так как это приказ его непосредственного начальника, генерала Каманина. Вот так: приказ - и все тут, как в казарме. В этой ситуации было два варианта развития событий: первый вариант – выяснение отношений с Каманином, во время которого я мог взорваться. Я выбрал второй вариант. Я засел на майские праздники на 10 суток в сурдокамеру, взяв с собой рукопись очередной своей книги, которая должна была выйти в издательстве «Наука». Я очень хорошо поработал над рукописью, находясь в одиночестве в этой самой сурдокамере, и книга вышла в плановый срок.

После моей отсидки в сурдокамере в дневниках Каманина от 5 мая 1965 года появилась соответствующая запись (книга II стр. 195): «Г.П. Катыс вчера уже закончил 10-дневную тренировку в сурдокамере. Врачи сообщили, что Катыс вполне удовлетворительно выдержал все испытания». Для меня это не было испытанием, поскольку я в этой сурдокамере очень интенсивно работал над очередной своей книгой «Автоматический обзор и поиск в оптическом диапазоне», которая вскоре вышла в издательстве «Наука».

Однако пока я сидел в этой сурдокамере, мне в голову пришла крамольная мысль. Зачем вообще космонавтам, готовившимся к полету на КК «Восход-3», нужна эта десятидневная отсидка в сурдокамере? Ведь на «Восходе-3» должны находится два космонавта. Имело бы смысл засадить в сурдокамеру экипаж (например, меня с Волыновым) и проверить нас на совместимость характеров. Это было бы какое-то осмысленное действие, но одиночная отсидка члена экипажа, состоящего из двух космонавтов - это же бессмысленно. Когда я вышел из сурдокамеры, то, естественно, спросил у руководителя ЦПК, в чем смысл этого десятидневного сидения в тишине для космонавта, являющегося членом экипажа, состоящего из двух человек? Ведь что можно гарантировать, так это полное отсутствие тишины в таком экипаже. Меня адресовали к Каманину, а тот послал меня к Бурназяну, который утверждал эту программу. Но посещать Бурназяна у меня не было абсолютно никакого желания, к тому же у меня был очень большой дефицит времени. Навалились очередные дела с научной программой, и я просто забыл об этой сурдокамере.

Второй пример, иллюстрирующий каманинские козни, заключался в следующем. В июле 1965 года в Норвегии в городе Осло должен был состояться очередной астронавтический конгресс ИФАК. Я, как представитель ИАТ, должен был участвовать в его работе в течение семи дней и выступать с докладом. Доклад был написан, переведен на английский язык и отослан в Осло. Все уже было оформлено: паспорт, билеты и т.д. При этом я заранее уточнил, что в программе предполетной подготовки на этот период времени не планировалось никаких мероприятий. Я, находясь на предполетной подготовке, должен был доложить Николаю Петровичу о поездке в Норвегию, что я и сделал по телефону за пять дней до вылета в Норвегию. Реакция его была какая-то вялая. Он сказал: «Я сейчас очень занят, но позже посмотрю программу предполетной подготовки и сообщу результаты». А результат был весьма интересный: нашу группу по его приказу именно на это время отправили в Феодосию для тренировки по программе «спасение при приземлении на воду». Это означало, что моя поездка на конгресс ИФАК в Норвегию. Это была хорошо продуманная акция. Он рассчитывал, что я все-таки поеду в Норвегию и, тогда можно было бы ставить вопрос о снятии меня с предполетной подготовки. Но его затея не прошла. Я отбыл в Феодосию, где в течение пятнадцати дней нас сбрасывали с катеров в море и «спасали» с помощью вертолетов. И вся эта возня была устроена мне вместо поездки на научный астронавтический симпозиум ИФАК в Норвегию.

Третий пример. В августе 1965 года мне сказали в ЦПК, что я должен провести ряд наземных катапультирований. У меня в тот момент интенсивно шло изготовление научно-исследовательской аппаратуры в ИАТ и в ряде других организаций. Поджимали сроки поставки исследовательской аппаратуры в ОКБ – 1. Необходимо было непрерывно контролировать завершающий этап процесса создания этой аппаратуры. Для этого нужно было систематически посещать ряд московских организаций. У меня совершенно не было времени, я работал на пределе своих физических возможностей. И в этот период на меня наваливаются эти наземные катапультирования. Естественно, возник вопрос: зачем нужны эти катапультирования, если при приземлении КК «Восход - 3» катапультирования космонавтов не производится? Опять обращаюсь за разъяснениями к начальнику ЦПК генералу Кузнецову. Тот мне четко отвечает – это приказ Каманина. Если хотите что-то изменить, обращайтесь к нему. Я хорошо помнил, как месяц назад, в июле, Каманин целенаправленно сорвал мою командировку на астронавтический конгресс ИФАК в Норвегию, поэтому, общаясь с ним сейчас, я обязательно сорвася бы и наговорил резкостей. Пришлось участвовать в этих наземных катапультированиях и бездарно тратить время на эту затею. Примеров таких я могу привести не один десяток, но мне просто жалко времени читателя.

В 1964 году для тех, кто готовился к полетам на КК «Восход», в епархии Северина существовала довольно примитивная технология отливки из гипса так называемых ложементов. В специальное корыто наливался свежий раствор гипса и космонавт, смазавшись вазелином, голышом ложился в это корыто спиной (и задом), выдавливая излишки гипса и, стараясь расположиться поудобнее, насколько это было возможно в таких условиях. Технолог, наблюдавший за этим процессом, держал в руках небольшую плошку с тем же гипсовым раствором и следил за процессом его затвердевания. В определенный момент, когда раствор уже затвердевал, космонавта с помощью специального устройства осторожно поднимали из отливки, стараясь не повредить ее. И вот тут для тех, у кого спина и нижняя часть тела были волосатыми, начинались «египетские казни». Представьте, что у вас почти с половины тела выдирают все растущие там волосы. Одновременно выдирают все волосы со спины и ниже, которые остаются в гипсовой отливке. В ряде случаев отливка оказывалась неудачной, и примерно через месяц, когда спина уже немного заживала и подрастал новый волосяной покров, эту процедуру некоторым космонавтам приходилось повторять. Со мной, слава Богу, эту процедуру проделали только один раз, но я очень хорошо запомнил ее. Особенно возмущался по этому поводу Леонов А.А., которому не повезло и его «отливали», кажется, дважды, если не больше.

Мы все понимали, зачем необходима эта процедура. Таким образом, для человека создается как бы дополнительный наружный скелет (как панцирь у черепахи), который позволяет предохранить человека от травмы при ударе в направлении «грудь – спина» при посадке КК на землю. Но можно же было для «волосатых» эту отливку производить в какой-либо специальной тонкой фуфайке, обработанной каким-то специальным раствором, к которому не приставал бы гипс. Конечно, можно!

В дальнейшем по этой отливке создавалась вторичная отливка – пуансон, соответствующая форме тела человека, с помощью которого в реальном алюминиевом ложементе отливался уже упругий ложемент, полностью соответствующий форме тела космонавта. Мы неоднократно бывали в отделе для примерки готовых ложементов, и нам приходилось неоднократно наблюдать пуансонные отливки наших тел, которые ничком лежали на полу. Их можно было совершенно точно распознать: где Волынов, где Катыс, где Сорокин, где - другие. И почему-то их было немножко жалко в этой их полнейшей беспомощности.

Слава Богу, нам с Волыновым в 1965 году при подготовке к полету на КК «Восход-3» не потребовалось отливать новые ложементы. Нам подогнали старые, подготовленные в 1964 году для полета на КК «Восход-1». Что же касается членов остальных экипажей, то есть Шаталова, Демина, Берегового и Артюхина, то они были вынуждены пройти через эту неприятную процедуру.

Все этапы предполетной подготовки: тренировки на центрифугах, полеты на невесомость, сурдокамеры, барокамеры, тренировки на различных стендах и бесконечные медицинские исследования – все это физически изматывало и существенно затрудняло деятельность по совершенствованию исследовательской программы и по созданию соответствующей научной аппаратуры.

В созданной мной научно-исследовательской программе для КК «Восход» большое внимание уделялось разработке эффективных способов и систем мониторинга определенных районов земной поверхности в различных диапазонах видимого, ИК и УФ спектра. Эти задачи предполагалось решать с помощью специальных оптико-электронных систем. Предполагалось также проводить исследования спектральных характеристик поверхности Земли с помощью различных активных лазерных сканирующих систем. В дальнейшем предполагалось всесторонне исследовать ряд новых принципов оптико-электронной астроориентации и навигации, а также - выполнить ряд астрономических исследований с помощью специальной УФ аппаратуры.

В ИАТ АН СССР в моей лаборатории, а также в ряде других организаций была разработана и испытана специальная оптико-электронная информационная система, которая предназначалась для мониторинга поверхности Земли. Эту аппаратуру предполагалось установить снаружи космического аппарата со стороны, обращенной к Земле. Регистрацию получаемой информации предполагалось производить на специальном блоке, расположенном внутри КК. К ноябрю 1965 года полный комплект этой научной аппаратуры был испытан в ИАТ и доставлен в ОКБ – 1 для установки на КК «Восход-3».

В соответствие с разработанной мной программой предполагалось создание на КК специальной исследовательской шлюзовой камеры, снабженной манипулятором, которая позволяла провести ряд интересных исследований на малогабаритных моделях перспективных космических аппаратов и конструкций. Идея создания такой шлюзовой камеры была поддержана С.П. Королевым и в ОКБ – 1, были начаты работы по ее созданию. Открывающаяся в космос шлюзовая камера, созданная на основе одного из люков космического аппарата и имеющая герметичное смотровое окно, позволила бы проводить с помощью манипулятора широкий комплекс исследований в открытом космосе, при нахождении космонавта внутри корабля. В качестве манипулятора предполагалось также использовать рукава от жесткого скафандра космонавта. Эти рукава герметически закреплялись на внутренней стенке шлюза и каждый из них должен был быть снабжен отдельной герметичной крышкой. Использование такой системы позволило бы исследовать функционирование различных трансформирующихся электромеханических систем, являющихся малогабаритными моделями некоторых трансформирующихся космических конструкций типа, например, складывающихся тороидальных космических станций, стыковочных блоков, миниатюрных моделей крупногабаритных трансформирующихся антенных конструкций, зеркал и других систем. Здесь могли быть также исследованы различные надувные трансформирующиеся конструкции, выполненные из пластмасс, затвердевших в условиях космоса. В этой же шлюзовой камере предполагалось исследовать в условиях реального космоса некоторые элементы систем стыковки, сочленения и сборки миниатюрных макетов с дистанционным управлением. Шлюзовую камеру предполагалось снабдить мини-стендами для испытания в космосе на ударную, вибрационную и усталостную нагрузку широкого комплекса материалов. Планировалось провести исследования характеристик трения и электро-контактной способности различных материалов, а также исследования их свариваемости. Отдельным пунктом программы предполагалось всестороннее исследование различных характеристик новых перспективных материалов, предназначенных для использования в условиях космоса (различных сплавов, пластмасс, металлизированных электропроводящих пластмасс и т.д.). Планировалось также провести исследования характеристик герметизации при различных типах сочленений: при склеивании, сваривании, физико-химическом диффундировании и т.п.

Здесь же были запрограммированы исследования новых скафандров, элементов их подвижных сочленений, устройств их ориентации и стабилизации и других элементов. Планировались исследования экранирующей способности различных скафандров на подопытных животных при их длительном пребывании в открытом космосе. При этом можно было осуществить непосредственный контроль и контактное наблюдение за поведением этих животных с внесением оперативных корректив в программу экспериментов. Такие эксперименты могли быть проведены на одних и тех же животных при многократных их полетах в космос с последующими физиологическими и хирургическими исследованиями изменений параметров их организмов.

Когда мы обсуждали с Гаем Ильичем Севериным вопрос создания упрощенных скафандров для маленьких обезьян, он сказал, что это – никчемная, даже вредная затея, которая будет отнимать время от создания совершенных скафандров для космонавтов. Но когда ему был прямо задан вопрос: уверен ли он, что в скафандре, в котором А.А. Леонов выходил в космос на несколько минут, можно безопасно работать в открытом космосе длительное время, он ответил отрицательно. Мы старательно пытались объяснить ему, что для создания скафандров, пригодных для безопасной работы космонавтов в течение длительного времени в открытом космосе, мы и предлагаем провести наши экспериментальные исследования. С помощью вышеописанной шлюзовой камеры предполагалось помещать мартышек (или других животных) в различных типах упрощенных скафандров на различные (и даже длительные) промежутки времени в открытый космос, а затем на Земле исследовать состояние их здоровья. Эти эксперименты позволят гарантированно выбрать оптимальные типы скафандров и материалов для них, позволяющие безопасно работать в открытом космосе. Можно, конечно, эти экспериментальные исследования по выбору оптимального типа скафандров проводить прямо на космонавтах, реально работающих в открытом космосе, но это же бесчеловечно! Задержки с созданием скафандров, конечно, не желательны. Это всем понятно. Но еще более нежелательно ставить очень рискованные физиологические эксперименты непосредственно на людях – на космонавтах, в случае, когда имеется возможность провести такие эксперименты на обезьянах. И в этом варианте тоже, конечно, жалко живых тварей – но это все же не люди, а обезьяны.

Однако тогда эти разговоры не привели ни к каким результатам. Поскольку решение подобных задач требовало больших временных затрат, то было решено не включать их в программу КК «Восход-3», завершение которой уже приближалось. Мы договорились, что вернемся к этому вопросу при обсуждении программы исследований для следующих КК.

Рассматриваемую программу предполагалось осуществить не только на кораблях типа «Восход», но и на последующих сериях космических кораблей. Предполагалось, в частности, создание подобной исследовательской шлюзовой камеры, снабженной манипуляторами, на КК «Союз» с реализацией программы вышеперечисленных исследований в течение длительного времени.

Идея создания такой исследовательской шлюзовой камеры, снабженной манипуляторами, с возможностью разгерметизации некоторой части внутреннего пространства КК, была высказана мною в 1964 году со значительным опережением относительно аналогичной идеи, осуществленной позже в США на КК «Шатл».

Прорабатывался также вариант использования в качестве исследовательской шлюзовой камеры с манипулятором модернизированного надувного выходного шлюза, который был применен на КК «Восход-2» для выхода в открытый космос А.А. Леонова. При этом внутренний шлюзовой люк предполагалось дополнить герметизированным стеклянным окном, электромеханическим манипуляционным устройством или усовершенствованными рукавами с перчатками от жесткого скафандра. Договоренность с С.П. Королевым о проведении этих работ уже была достигнута. Он, правда, отметил, что мы не успеем это сделать для КК «Восход-3», но постараемся это осуществить на следующих кораблях.

Очень хорошие отношения сложились у меня с Георгием Александровичем Тюлиным – очень умным, приятным и интеллигентным человеком. Он был заместителем министра общего машиностроения и председателем Госкомиссии по космическим системам. Он сделал очень много для создания космической техники Советского Союза. Он работал, как одержимый. Это была легендарная, целеустремленная личность, целиком подстать Сергею Павловичу Королеву, который и познакомил меня с ним. Я застал как-то Г.А. Тюлина у С.П. Королева во время моего приезда к нему, чтобы согласовать исследовательскую программу для «Восход-3», и Королев, пользуясь случаем, попросил Тюлина максимально помочь мне в формировании этой программы, а главное - помочь с разработкой и созданием исследовательской аппаратуры. Я должен сказать, что Г.А. Тюлин очень помог в решение целого ряда проблем, связанных с подготовкой исследовательского космического полета КК «Восход-3».

Также большую помощь в формировании программы космических исследований для КК «Восход-3» и позже при разработке исследовательских программ для группы космонавтов от АН СССР оказал мне член-корреспондент АН Кирилл Яковлевич Кондратьев. Мы многократно с ним встречались по этому поводу во время его приездов из Ленинграда в Москву, а также во время моих поездок в Ленинград. И всегда наши встречи были очень полезными и результативными. В 1965 году, когда я носился со своей идеей исследовательского полета на КК «Восход-3», я часто бывал в ОКБ – 1, ЦПК и других организациях этого профиля. При этом мне приходилось изредка встречать К.П. Феоктистова, который уже начал осваивать свой, полагающийся ему, как он считал, уровень высокомерности и степенности. Он быстро входил в свою новую роль «классического героя космонавта-ученого». При этом стало ясно, как удивительно быстро обычный человек может приспособиться к новым условиям существования. Он даже стал позволять себе периодически критиковать С.П. Королева, пытаясь этим повысить себе цену. И все это происходило в то время, когда абсолютно всем было прекрасно известно, что именно Королев сотворил его из «ничего». Очень странно было наблюдать этот процесс психической деформации личности. Во время одной из встреч Феоктистов сказал мне, что хочет стать профессиональным космонавтом. Естественно, у меня возник вопрос, а зачем это проектанту, кандидату технических наук? Однако я не стал его расспрашивать. Очевидно, это ему потребовалось затем, чтобы чаще летать в космос, выполнять какие-то полетные задания, составленные другими. А после возвращения на Землю - получать соответствующие награды.

В то время мне достаточно часто приходилось бывать у Сергея Павловича и он, несмотря на свою невероятную занятость, уделял мне необходимое внимание. Обычно, когда мне нужно было переговорить с С.П. Королевым, например - по формируемой программе космических исследований, я к нему звонил и просил о встрече на завтра (или когда ему будет удобно). Он обычно говорил: «Георгий Петрович, я понял ваши пожелания, сейчас разберусь со своим временем и через полчаса вам позвоню. Побудьте у этого телефона». Он или его секретарь звонили, и назначалось точное время встречи. При этом мне назывался номер автомашины, которая выделена для моей поездки к нему в Подлипки и которая будет ждать меня у гостиницы Ленинградская. Это гостиница была расположена рядом со зданием ИАТ АН СССР, где я работал. Поездка на машине до здания ОКБ – 1 занимала около тридцати минут, причем эта машина прямо с шоссе эффектно въезжала в так называемые «Королевские ворота», сразу автоматически открывающиеся с помощью фотоэлементной системы. При этом я не тратил время на бюро пропусков. После беседы его секретарь сразу вызывала машину, и я быстро оказывался у себя в институте. Такая транспортная система очень облегчала мои личные контакты с С.П. Королевым. Таким же образом, он достаточно часто приглашал меня на заседание ученого совета ОКБ – 1.

С.П. Королев дал мне свой номер телефона на красной кремлевской вертушке и сказал: «Если что-нибудь будет нужно срочно, и у Вас под рукой окажется вертушка, звоните мне прямо. Трубку этого телефона я беру сам». Несколько раз мне нужно было срочно с ним связаться и мне пришлось звонить из кабинета директора ИАТ В.А. Трапезникова, естественно, спросив у него разрешения. Однако позже я понял, что это ему не очень нравилось.

Как-то во время моего посещения Сергея Павловича, после обсуждения моего вопроса он дал мне прочитать какой-то документ и попросил высказаться по этому поводу. В этом документе военные предлагали поставить на КК «Восход-3» какую-то ракету (я сейчас уже не помню ее марку) и попытаться запустить ее в космосе по какой-то цели. Первая мысль, которая возникла у меня в голове, была следующая: а что будет с КК, если ракету при пуске заест в направляющих (это, правда, бывает редко, но бывает). Здесь также нужно иметь в виду, что смазка направляющих в космосе полностью испарится. Если это произойдет на КК «Восход-3», то он будет раскручен до большой скорости вращения за счет тяги двигателей ракеты, не сошедшей с направляющих или сошедшей с высоким сцеплением. Надо иметь в виду, что на КК «Восход-3» нет таких средств, которые могли бы остановить такое вращение. Значит, это – авария, а может быть и катастрофа. Дальше возникает вопрос, а зачем нужен такой запуск вообще, что нового он может дать кроме ни чем неоправданного риска. Все это я высказал Королеву. И в заключение отметил, что подобные эксперименты нам ни к чему. Королев выслушал меня, согласился со мной и сказал задумчиво: «Ну вот и напишите свое мнение на этом документе». Я, недолго думая, написал «Эксперимент должен быть разумным!» и расписался. Королев взглянул на мою подпись, как-то криво усмехнулся и сказал: «А вы, Георгий Петрович, рискованный человек, вы даже не взглянули на подпись генерала, от имени которого пришел этот документ». В ответ на мое: «А это не имеет значения!» он сказал: «Да нет, иногда имеет очень большое значение». Значение этих его слов до меня дошло значительно позже, когда я начал чувствовать, как начали портиться мои отношения с военными.

Во время одного из очередных моих посещений С.П. Королева, после того, как мы обсудили и решили все текущие вопросы, он сказал: «Хорошо бы подумать о проблеме создания искусственной тяжести на КК «Восход-3»». Я ответил, что постараюсь подумать об этом.

Я долго ломал голову над этой задачей и, в конце концов, пришел, как мне тогда казалось, к достаточно оригинальному решению. Мной были рассмотрены различные варианты возможных схем создания искусственной гравитации на КК. При этом был выбран один единственный вариант, который оказался реализуемым в то время. Он сводился к следующему: два КК, связанные силовым тросом, закручиваются вокруг общего центра массы. При этом основным вопросом стал вопрос надежного соединения двух КК с помощью силового троса.

Прорабатывалось три варианта создания искусственной тяжести на КК.

Первый вариант сводился к тому, что два КК сначала стыкуются друг с другом, а затем расходятся на определенное расстояние, связанные силовым тросом. После того производится их закрутка относительно центра массы всей системы.

Второй вариант создания такой системы сводился к тому, что два КК сближаются на определенное расстояние и затем с одного из кораблей «выпускается» силовой трос, на конце которого располагается стыковочный узел и устройство пространственного перемещения. Ответная часть стыковочного узла расположена на втором корабле. После «стыковки» активной головки силового троса со вторым кораблем, производится закрутка всей системы.

Третий вариант отличался от второго только тем, что с обоих сблизившихся КК одновременно «выпускаются» два силовых троса, концы которых снабжены стыковочными узлами и устройствами пространственного перемещения. В этом варианте представлялось возможным реализовать максимальную длину соединительного троса.

Когда я начал работать над этим вопросом, то сразу же вспомнил о проработках, проводившихся ранее в моей лаборатории в ИАТ при создании системы автоматической заправки топливом самолета во время полета. Это предполагалось осуществлять с помощью системы автоматической стыковки специальной головки, размещенной на конце топливного шланга, выпускаемого с самолета заправщика, со стыковочным узлом заправляемого самолета. У нас в лаборатории было разработано несколько вариантов схем дистанционной стыковки с помощью фотоэлектронной информационной следящей головки, установленной на конце заправочного топливного шланга с приемным узлом заправляемого самолета. При этом прорабатывались два варианта таких систем: вариант с ручным дистанционным теленаведением стыковочной фотоэлектронной головки шланга и вариант с полностью автоматическим самонаведением стыковочной головки. В обоих случаях такая головка наведения снабжалась фотоэлектрическими анализаторами визуальной информации и специальными пневмоприводами для перемещения в пространстве. Питание этих систем, обработка получаемых с них сигналов и управление ими могло осуществляться по выбору, как с самолета заправщика по проводам, расположенным на заправочном шланге, так и с заправляемого самолета – по радиоканалам. Эта идея могла быть использована для стыковки двух КК с помощью соединительного силового троса, снабженного головкой дистанционного наведения, и стыковочного узла, расположенного на свободном конце троса.

Общая схема создания космической системы, обладающей искусственной гравитацией по третьему варианту, как мне тогда представлялось, должна была сводиться к следующему. Последовательно запускаются два корабля «Восход», на каждом из которых находится один или два космонавта. На каждом корабле в виде плотно упакованной катушки располагается специальный многожильный трос, который одновременно должен выполнять многие функции: как силовые, так и информационные. Один конец этого троса жестко прикреплен к кораблю, причем все информационные кабели, расположенные на этом тросе, также присоединены к электрическим и электронным схемам внутри корабля. На конце такого троса должно располагаться наводящееся фотоэлектронное устройство с соответствующими пневматическими микродвигателями, позволяющими космонавтам визуально наводить этот конец троса на соответствующее устройство, расположенное на конце троса второго корабля. После освобождения тросов на обоих КК, они раскручиваются и занимают в пространстве свободное положение. При этом два КК должны находится на таком расстоянии и в такой ориентации, чтобы космонавты видели корабли друг друга. Если в этих двух тросах расположить симметрично относительно центра сечения троса четыре одинаковых гибких шланга, а затем после освобождения тросов постепенно подать в эти шланги определенное давление, то тросы выпрямятся. После этого можно начинать процесс взаимного сближения, наведения и стыковки двух стыковочных узлов на концах тросов, соответственно снизив давление в гибких шлангах, расположенных на них, чтобы увеличить гибкость тросов. В то время в моей лаборатории было создано несколько типов следящих фотоэлектрических головок наведения, которые предполагалось использовать в этой системе. Предполагалось, что на начальном участке наведения стыковочной головки процесс управления сближением будет осуществляться вручную по проводам, размещенным на соединительном тросе. На последнем участке предполагалось высокоточное совмещение и автоматическая стыковка со второй стыковочной головкой, расположенной на втором тросе, установленном на втором КК.

Как уже было сказано, во втором варианте соединения двух КК возможно также размещение соединительного троса только на одном КК, а на втором непосредственно расположить стыковочный узел. К этому узлу должна пристыковаться головка, расположенная на конце троса первого КК. В этом случае длину троса, вследствие ограничений по весу, придется уменьшить по сравнению с первым случаем, но условия стыковки при этом несколько упрощаются.

После стыковки тросов и их натягивания, возможно, осуществить взаимное вращение такой гантелеподобной системы относительно общего центра массы. При этом в каждом КК будет создана определенная сила тяжести.

Рассматривался также вариант возможной механической связи двух КК (после их соединения гибким тросом) с помощью телескопической раздвижной цилиндрической штанги или раскрывающейся (раздвигающейся) гармошки механических элементов.

Прорабатывался вариант создания подобной системы с использованием одного КК «Восход-3» и третьей ступени ракеты. В этом случае управление перемещением третьей ступени и ее ориентацию будет выполнять космонавт, размещенный на КК «Восход-3».

В процессе разработки этой системы искусственной гравитации у меня возникла идея использовать такую вращающуюся систему в качестве сканирующей антенны для обзора космического пространства, например - в УФ диапазоне спектра.

После завершения работы такой вращающейся системы искусственной гравитации, осуществляющей также функции большого сканирующего телескопа, предполагалась остановка ее вращения и подрывное отсоединение обоих космических кораблей от многофункционального антенного троса. Затем должна была быть выполнена нормальная ориентация и стабилизация каждого КК с последующей их посадкой в обычном режиме.

Во время очередного посещения я рассказал Сергею Павловичу о предлагаемых мной схемах создания систем искусственной тяжести на КК и о возможности использования троса, соединяющего два КК в качестве большой сканирующей оптико-электронной (или радиолокационной) антенны. После того, как я закончил свой рассказ, глаза Королева заблестели, но через некоторое время он как-то сник и сказал тихо: «Эх, Георгий Петрович, если бы мне дали возможность заниматься только одним космосом, а то ведь я тащу на себе также стратегические ракеты, а они, черт бы их подрал, падают часто совсем не туда, куда надо. И мне при этом угрожают снятием финансирования». Потом он как-то бегло и тихо сказал: «Да и вы к тому же родились не в то время и не в том месте…». Затем, помолчав некоторое время, добавил: «Ваше предложение по созданию системы искусственной тяжести, одновременно позволяющей решать задачи сканирования дальнего космического пространства, вызывают большой интерес. Мы их обсудим с заинтересованными организациями и соответствующими специалистами. А вас я попрошу написать подробную пояснительную записку с иллюстрациями, которую мы направим на экспертизу специалистам. После всестороннего обсуждения, при положительном заключении, постараемся реализовать эти предложения на последующих кораблях этой серии».

По-видимому, С.П. Королев поделился своими мыслями о моих предложениях с Каманиным, вследствие этого в дневниках последнего появилась такая запись (кн.II стр. 146): «Сергей Павлович высказал свои соображения о составе экипажа для «Восхода-3». Этот полет планируется на 15 суток для решения ряда чисто инженерных проблем создания искусственной гравитации. У нас совпали мнения о Волынове, как кандидате на роль командира корабля. Вторым членом экипажа Сергей Павлович назвал Катыса. Я пока не могу согласиться с этим предложением Королева, но, если Катыс сумеет внести что-то ценное в решение проблемы искусственной тяжести, то его кандидатура будет одной из сильнейших» (конец цитаты).

Тут, естественно, возникает вопрос: кто такой Каманин, чтобы лезть в реализацию научных экспериментов и к тому же ставить какие-то условия, связанные с их осуществлением?

Во время бесед с Сергеем Павловичем я часто сетовал, что разработка исследовательской аппаратуры идет очень медленно. Сергей Павлович обычно говорил: «Жизнь не остановится после запуска «Восхода-3». Что успеете сделать к этому времени, то поставим на этот корабль, и вы на нем проведете в полете соответствующие исследования. Те же замыслы, которые не успеете реализовать к этому моменту, будут осуществлены на следующих КК. Это же только начало! Вы же не собираетесь уходить в отставку после полета на «Восходе-3»?»

Позже мне стало известно, что какая-то система создания искусственной тяжести вроде бы прорабатывалась в Куйбышеве в ЦСКБ (в филиале №1 ЦКБЭМ) под руководством Дмитрия Ильича Козлова. В этой системе КК «Восход» и третью ступень ракеты предполагалось соединить тросом длиной 50 метров и с помощью двигателей третьей ступени и КК осуществить закрутку этой связки вокруг центра масс для создания искусственной силы тяжести. Более детальных сведений об этом проекте я получить не смог.

В начале марта 1965 года мне позвонил Каманин. Он попросил приехать к нему и рассказать о моей научной программе. Я думаю, что это он мог сделать только по рекомендации С.П. Королева.

Мой доклад по научной программе, которую я подготовил для КК «Восход-3», состоялся в марте 1965 года. Хотя я все подробно с чертежами, графиками и фотографиями объяснял Николаю Петровичу, по его вопросам я осознал, что он мало что понял из моего доклада. Тогда, чтобы несколько сгладить впечатление и разрядить обстановку, я сказал: «По вашим вопросам я понял, что вы прекрасно разобрались со всеми нашими разработками, о которых я вам доложил. Я вас приглашаю приехать в нашу лабораторию, где я смог бы показать вам все эти системы в действии. Я думаю, что эта информация была ба вам полезна». В ответ он сказал: «Да, да, конечно, я постараюсь это осуществить». При этом он смотрел куда-то в сторону, и на его лице было такое выражение, как будто он только что проглотил целый лимон.

Каманин, по-видимому, мало что понял в деталях из того, что я ему рассказывал, но он явно уловил общую значимость предлагаемой мной исследовательской программы. Его заинтересовала также предлагаемая мной схема создания искусственной гравитации на КК с помощью специального троса с установленным на его свободном конце автоматическим самонаводящимся фотоэлектронным стыковочным устройством.

После моего сообщения Каманину о новых разработках, ведущихся в нашей лаборатории в ИАТ’е, в его дневниках появилась соответствующая запись (кн. II стр. 159): «Беседовал с Г.П. Катысом, он рассказал о работе в ИАТ АН СССР по подготовке ряда научных исследований в условиях космического полета. Катыс ведет энергичную деятельность, надеясь быть участником полета».

Я тогда не «надеялся», я был твердо уверен, что на «Восходе-3» выполню свою научную программу, которая была утверждена академиком С.П. Королевым, президентом АН СССР академиком М.В. Келдышем и председателем «Интеркосмоса» академиком Б.Н. Петровым. Все уже было учтено и продумано. Никаких сомнений у меня не было. Все варианты возможного развития событий были учтены, проанализированы и разработаны способы противодействия негативным акциям. А в том, что они обязательно будут – я не сомневался. Но я лишний раз убедился в абсолютной правильности пословицы «Человек предполагает, а Бог - располагает». Все возможные варианты событий были учтены, все, кроме одного - совершенно невероятного, которого просто никак не должно было быть. Однако именно этот самый невероятный вариант и сработал.

По мере приближения сроков запуска КК «Восход-3» обстановка вокруг него становилась все более напряженной. Срывались сроки изготовления корабля «Восход-3» из-за переориентации ОКБ – 1 на программу «Союз». В ИМБП не удалось к требуемому сроку создать систему жизнеобеспечения на полет длительностью 16 суток. Не было необходимой поддержки исследовательской программы полета со стороны Министерства обороны, настаивающего на проведение полета КК «Восход-3» исключительно в военных целях.

На этом фоне в конце декабря 1965 года мне вдруг было объявлено начальником ЦПК Кузнецовым, что по указанию Каманина мой исследовательский полет на КК «Восход-3» отменяется. Я, естественно, тут же сообщил об этом С.П. Королеву. Выслушав мое сообщение, он сказал: «Я вас понял, сейчас ему позвоню и узнаю непосредственно от него, что же все-таки произошло, и что является причиной этого события. Через полчаса перезвоните мне». После этого разговора он сказал мне: «Это все самодеятельность Каманина. Он и раньше пытался выделывать подобные штучки, а сейчас воспользовался тем обстоятельством, что я немного приболел. Я скоро поправлюсь, разберусь с этим делом и все улажу. А вам лучше всего воспользоваться этим перерывом, чтобы хорошенько отдохнуть. Езжайте в какой-нибудь дом отдыха дней на десять – покатайтесь на лыжах. Когда вернетесь, позвоните мне. Я уверен - вся исследовательская программа будет восстановлена». И я поехал отдыхать.

Когда я вернулся – Королева уже не было в живых. К моему величайшему сожалению, я уже никогда больше не видел его и не слышал его голоса.

В дневниках Каманина, опубликованных в 1997 году, он так описал свой разговор с С.П. Королевым по поводу отмены моей исследовательской программы (кн. II стр. 276). В ответ на возмущение Королева в связи с отменой подготовки исследовательского полета «Восход-3», генерал в совершено наглой и хамской манере сказал: «Нам надоели ваши постоянные капризы и истерики». (Именно эта фраза зафиксирована и опубликована в его дневниках). И в такой наглой форме осмеливался говорить с С.П. Королевым примитивный администратор средней руки, которых в стране было несчетное множество. Возможно, он и врет в своих дневниках, искажая стиль разговора, для придания себе большой значимости в глазах читателей. Но в любом случае (даже если это так) - все равно, чтобы сделать такую запись в дневниках о своем хотя бы и вымышленном разговоре с всемирно известным интеллектуальным гигантом в области космонавтики Сергеем Павловичем Королевым, к тому же в то время уже больным, нужно быть невероятно наглой личностью.

Естественно, в декабре 1965 года я не мог даже подумать о том, что Сергей Павлович Королев на пятьдесят девятом году жизни может внезапно скончаться во время операции. Кроме огромной моральной травмы, связанной со смертью великого человека, это также привело к полному краху всей моей научно-исследовательской космической эпопеи.

Сергей Павлович Королев был интеллектуальным гигантом – другого такого человека я не встречал. Это был мыслитель, обладавший огромным организаторским талантом. Вокруг него все двигалось, вращалось и перемещалось, управляемое его невероятно активным и рациональным мышлением. Это, конечно, был редкостный феномен того времени, можно сказать - феномен всего XX века. В моей памяти я свято храню образ этого поистине великого Человека.

На похоронах Сергея Павловича я вдруг явно ощутил всю бренность жизни. Мне вспомнились две известные пословицы: «Краткость жизни не позволяет реализовать далекие надежды» и «Высший орден - всего лишь лишняя подушка на похоронах».

Естественно после смерти С.П. Королева без его четкой поддержки вся моя научная программа и созданная научная аппаратура были сразу же сняты с КК «Восход-3» «доброжелателями», которые тут же полностью переориентировали «Восход-3» для военных целей. Но и в этот раз я убедился, что Бог все-таки есть. Этому кораблю так и не суждено было слетать в космос с новой военной программой. «Восход-3» в моей памяти так и остался моим исследовательским космическим кораблем.

Причин отмены осуществления моей исследовательской программы на КК «Восход-3» было много, но немалую роль сыграли, конечно, и мои биографические данные, невероятно раздутые в политических целях генералом Каманиным и его окружением. Это делалось с целью снять с КК «Восход-3» гражданского ученого-космонавта от АН СССР и переориентировать этот КК на решение чисто военных задач. Однако им так и не удалось осуществить этот замысел. Исследовательский космический корабль «Восход-3», на котором предполагалось выполнить мою исследовательскую программу, сейчас стоит в Музее космонавтики как памятник бессмысленной борьбе разных ведомств и политических групп.

В конце февраля 1966 года я обратился к Г.А. Тюлину с просьбой помочь мне где-нибудь использовать созданную мною исследовательскую программу и соответствующую аппаратуру. Если не удастся поставить ее на пилотируемый КК, то хотя бы разместить ее с некоторой доработкой на автоматический КА. Я ему доказывал, что группа энтузиастов вместе со мной создали в ИАТ эту уникальную аппаратуру. Мы потратили на нее уйму энергии и немало средств, и просто бессмысленно не использовать ее рационально для исследовательских целей. Он меня внимательно выслушал и в конце беседы сказал: «Переделывать эту научно-исследовательскую аппаратуру для использования ее на автоматическом КА, наверное, не имеет смысла. В нее при создании была заложена идеология работы совместно с космонавтом-исследователем. Ее, безусловно, нужно применить на обитаемом КК. При этом вряд ли кто-либо кроме вас, Георгий Петрович, сможет ее оптимально использовать в космическом полете. Сейчас обсуждается вопрос о комплектации КК «Восход-4». Я постараюсь включить вас вместе с вашей исследовательской программой и соответствующей аппаратурой в экипаж этого КК».

В результате в начале 1966 года появилась надежда выполнить на КК «Восход-4» часть научных экспериментов, ранее разработанных мной для исследовательского КК «Восход-3», который (после смерти С.П. Королева) был сразу переориентирован на решение военных задач. В 1966 году Г.А. Тюлин высказал идею установить эту исследовательскую аппаратуру на КК «Восход-4» и реализовать на нем мою научную программу. В марте 1966 года он согласовал с В.П. Мишиным, М.В. Келдышем и Н.П. Каманиным состав основного экипажа для КК «Восход-4», в который вошли Г.П. Катыс и Г.Т. Береговой. Соответственно в ОКБ – 1 была снова направлена из ИАТ АН СССР моя исследовательская аппаратура для установки на КК «Восход-4». Началась предполетная подготовка. Однако она сразу же была прекращена из-за неожиданного закрытия программы «Восход-4». Это событие стало еще одним доказательством полного паралича власти, наступившего в области отечественной космонавтики после кончины С.П. Королева. В то время ни одна группа властных структур не знала, что делает расположенная рядом другая группа властных структур. Такого безобразия просто не могло быть при С.П. Королеве, который крепко держал в руках бразды правления и жестоко наказывал всяких излишне инициативных «ослушников».

Еще при жизни С.П. Королева его непосредственный помощник В.П. Мишин неоднократно принимал участие в наших разговорах и обсуждениях научной программы для КК «Восход-3». При этом Сергей Павлович неоднократно давал Мишину поручения помочь мне в решение тех или иных вопросов, связанных с созданием и размещением научной аппаратуры на КК «Восход-3». Таким образом, В.П. Мишин был полностью осведомлен о положительном отношении своего шефа к моей научной программе исследований на КК «Восход-3». Поэтому я думал, что Мишин продолжит крупномасштабную деятельность С.П. Королева. После смерти С.П. Королева я обратился к занявшему его пост В.П. Мишину с просьбой помочь мне в проведении исследовательского полета на КК «Восход-3» с научной программой, сформированной мной при содействии и помощи С.П. Королева. В.П. Мишин вначале отнесся к этому заинтересованно. Разговор на эту тему он начал с того, что предложил мне перейти в его ОКБ – 1. Я же ответил, что мне неудобно подводить своего научного руководителя председателя совета «Интеркосмос» академика Б.Н. Петрова, который очень существенно помогал мне во всех космических делах в АН СССР. После этого В.П. Мишин потерял всякий интерес к обсуждаемой теме. В это время ему кто-то позвонил и он, сообщив, что его срочно вызывают в министерство, тут же уехал, сказав на прощание: «Давайте обсудим этот вопрос в ближайшее время». Я уже знал, что означает такая его фраза, и больше его по этому вопросу не беспокоил. Позднее, встретив меня как-то в здании президиума АН СССР, он радостно поздоровался и вдруг сказал: «Если бы вы тогда по моему предложению перешли в ОКБ – 1, то давно бы слетали в космос со своей программой. Ну и что вам дало пребывание в захудалом ИАТ’е у этого дремучего Трапезникова?» После некоторого обдумывания я был вынужден с ним согласиться – по-видимому, мой отказ в 1966 году был ошибкой. Хотя этот переход мог и нечего не дать для осуществления моей цели. Все в этом случае полностью зависело бы от Мишина, а он был человеком непредсказуемым.

В связи с созданием группы ученых-космонавтов от АН он занял жесткую узковедомственную позицию. Он заявил, что будет требовать подготовки космонавтов-инженеров и исследователей только из ОКБ – 1. После этого я понял, что дальнейшие беседы с Мишиным для меня лишены какого-либо смысла, и больше к нему не обращался. Мне полностью стали ясны масштабы несоответствия фигур С.П. Королева и В.П. Мишина по любым параметрам.

Но Королева в то время уже не было. После безуспешных попыток как-то изменить ситуацию, сложившуюся вокруг КК «Восход-4», я был вынужден признать свое поражение. Однако после неоднократных и длительных разговоров с Г.А. Тюлиным, который был твердо убежден в необходимости и перспективности космических полетов с космонавтами-ученными на борту, у меня опять возникла надежда на осуществление такого полета.

Существует восточная басня о трех мудрецах волшебниках, которые обладали магией восстановления жизни. Однажды эти три мудреца во время путешествия уселись под деревом, чтобы отдохнуть и увидели полуистлевший скелет льва. Один мудрец сказал, что он может полностью восстановить этот скелет льва. Второй сказал, что он может полностью одеть этот восстановленный скелет плотью. Третий сказал, что он может вдохнуть жизнь во льва, если два других сделают то, что они обещали. Они начали свои действия и когда третий мудрец вдохнул во льва жизнь, тот сожрал их всех троих, так как он был голоден, и удалился. Между прочим, лев сожрал мудрецов не вследствие черной неблагодарности, а по очень простой причине - только потому, что создавая его, мудрецы забыли наполнить его желудок пищей. Он был очень голоден. А они, к их несчастью, оказались первыми, кто ему подвернулся.

Так, новая система, порожденная мудростью творцов, со временем обрастает различными деталями и начинает жить сама по себе. Она становится сначала слабо управляемой, затем плохо управляемой и, наконец, совершенно не управляемой. Когда джин уже выпушен из бутылки, он может действовать по своему усмотрению: например - сожрать своих творцов. Это уже было неоднократно. Вспомним хотя бы известную французскую поговорку «революция пожирает своих вождей».

Проблема кормления сотворенного С.П. Королевым голодного льва, олицетворяющего собой военно-промышленный комплекс нашей страны, со временем оказалась весьма трудно решаемой. Этот лев рос быстро, и аппетит его все увеличивался. А материальные ресурсы нашей страны оказались не беспредельными. Начал возникать ряд трудно решаемых и вообще неразрешимых противоречий. Все это серьезно усложняло деятельность С.П. Королева в последние годы его жизни. Главным в это время оказался вопрос, чем накормить созданного льва.

Мне кажется, что в последние годы жизни Сергей Павлович Королев уже понимал, а, может быть, даже и ощущал, что тот космический лев ВПК, которого он создал и в которого он вдохнул жизнь, начинает плотоядно на него посматривать, сглатывая слюну. Этот лев уже начал выходить из-под контроля, и требовались колоссальные усилия, чтобы загнать его на место. Разные генералы типа Каманина, которые были вызваны к жизни именно гением Королева, начинали терять представления о времени и пространстве, а главное - о роли Королева в их судьбе. Некоторые из этих бодрых львят уже даже пытались попискивать: «А кто он такой, этот Королев, чтобы нами командовать?». Эта тенденция явно прослеживается в дневниках Каманина, он пишет (кн. II стр. 251) буквально следующее: «В ноябре (1965 года) мы дадим решительный бой Малиновскому, Смирнову, Королеву, Крылову и всем тем, кто сейчас тормозит наше продвижение в космос. Есть опасения, что мы не пробьем эту стенку, но мы шли, идем и будем идти вперед, презирая опасности» (конец цитаты). Из этого следует, что Королев тогда «тормозил наше продвижение в космос», и только генерал Каманин шел «вперед, презирая опасности». Жалко, что генерал не удосужился конкретно указать то направление, куда он идет «презирая опасности».

Интересно было бы узнать, какой именно свой вектор развития отечественной космонавтики мог предложить Каманин во время «его боя» с Королевым? По каким именно параметрам и характеристикам этот его вектор развития космонавтики (если он вообще мог возникнуть в голове Каманина) мог отличаться от общеизвестного вектора развития отечественной космонавтики, реализуемого Сергеем Павловичем Королевым? Как мог разумный человек, реально понимающий свое место во времени и пространстве, записать в своих дневниках нечто подобное? Такая запись может характеризовать автора дневников (во время ее регистрации) либо как маразматика, либо как человека, больного манией величия (а может быть – одновременно обладающего этими двумя недугами).

Здесь нужно четко проставить все точки над «и». Каманин стал Каманином только благодаря тому, что Королев стал разрабатывать ракетные межконтинентальные комплексы и космические корабли. Если бы не было Королева, сидеть бы Каманину где-нибудь командующим захолустным военным округом и потихоньку давить клопов. То же самое можно сказать и о прочих генералах, работавших в смежных с космонавтикой областях, которые быстро обложили со всех сторон космическую отрасль, да и о медицинских генералах типа Газенко. Все они обязаны своим имиджем именно Королеву.

Только потому, что в ЦК КПСС считали, что стратегические ракеты и космические корабли - именно то, чем они могут, бахвалясь своей силой, помахивать перед носом «зажравшихся американцев», финансовые потоки, вливаемые в космическую отрасль были достаточными. Как следствие - космический лев ВПК разрастался, приобретал непомерную силу и наглел. Однако постепенно ресурсы страны оказались истощены.

Здесь надо привести слова, тихо сказанные Николаем Александровичем Пилюгиным на похоронах Сергея Павловича: «Во время умер Серега».

В.П. Мишин получил в наследство очень сложную ситуацию. Он это понимал и, по-видимому, неспроста излишне часто прибегал к услугам Зеленого змия. Он старался, как мог - не только его вина, что после смерти С.П. Королева все пошло вкривь и вкось.

При жизни С.П. Королева директор ИАТ, где изготавливалась научно- исследовательская аппаратура для КК «Восход-3», В.А. Трапезников побаивался Сергея Павловича и безропотно выполнял все его заказы. Однако он в тоже время очень завидовал Королеву. Свое истинное лицо Трапезников продемонстрировал сразу после смерти С.П. Королева, когда программа исследовательского КК «Восход-3» была закрыта. Надо было видеть злобное выражение на его лице, когда он заявил мне: «Ну, что помог вам этот Королев совершить виток вокруг Земли?» Именно такое выражение он употребил.

В то время правящая элита вела азартную политическую игру в космосе с целью создания виртуального портрета нашей страны как ведущей космической державы планеты. Пропагандистским зарубежным поездкам Каманина со слетавшими космонавтами посвящены многие страницы его дневников (кн. I стр. 57-96, 111-118, 234, 338-350 и многие другие). Он тщательно описывает содержание пропагандистских выступлений космонавтов и дает им политические оценки. В этих дневниках (кн. II стр. 213) он пишет: «С Гагариным мы исколесили всю планету, летали вместе над всеми океанами Земли, побывали во всех крупнейших государствах, встречались с сотнями миллионов людей… Были дни, когда в чужой малознакомой стране (Цейлон, Бразилия, Канада, Мексика, США) Гагарин выступал по 18-20 раз в сутки… » (конец цитаты). Возникает вопрос, а что делал в это время Каманин? Какое отношение он вообще имеет к популярности Ю. Гагарина, и для чего он с ним совершал эти вояжи?

Николай Петрович был очень большой любитель попутешествовать за казенный счет в компании космонавтов. Как говорили космонавты – он был очень большой «путешественник». При этом на всем земном шаре вряд ли можно найти страну, в которой он не побывал хотя бы однажды, сопровождая очередных слетавших космонавтов. Он очень любил повторять: «На какие только подвиги не пойдешь ради создания величавого образа нашей страны, которая впереди планеты всей!» Он, видимо, имел в виду свои непрерывные зарубежные вояжи.

Всем известно, что очаровательный Юрий Алексеевич Гагарин, первый космонавт планеты и первый гражданин Земли был всеобщим любимцем. Его очень хотели видеть во всех странах и, соответственно, всюду приглашали. Но при чем здесь Каманин? Он же не Королев, который имел прямое отношение к тому, что Гагарин полетел в космос и стал Гагариным. Тем более при чем здесь вся эта огромная свита, сопровождавшая вместе с генералом Каманином космонавтов во всех их поездках? Представление за рубежом космического портрета нашей страны и ее достижений в этой области использовалось этой свитой в своих целях. В то же время основная масса населения страны тогда существовала на буквально нищенскую зарплату и еле-еле сводила концы с концами.

Вопросам организации пропагандистских зарубежных поездок космонавтов уделялось очень много внимания. Эти поездки тщательно планировались. Эти планы утверждались в ЦК КПСС. Существовал жесткий контроль исполнения планов и отчетности после завершения этих поездок. Вся эта организационная деятельность тщательно описана в дневниках Каманина. Там описано, как тщательно и кропотливо готовились и редактировались все пропагандистские выступления участников поездок. Обычно эти выступления готовились в нескольких вариантах, которые можно было использовать в различных ситуациях. Таким образом, достигалась полнейшая запрограммированность этих выступлений без каких-либо возможностей свободных высказываний или импровизаций. Генерал для оправдания своих бесчисленных зарубежных поездок старательно подчеркивает «большую важность колоссальной пропагандистской работы, которую выполняют космонавты как за границей, так и внутри страны». (кн. I стр. 392)

Таким образом, Каманин в дневниках полностью описал весь скрытый механизм широкомасштабного пропагандистского действа. Не сделай он этого, тогда нам было бы сейчас трудно догадаться о существовании этого скрытого пропагандистского механизма, полностью оценить его масштабы и огромные финансовые средства, бесцельно потраченные на его реализацию.

Когда Николай Петрович вел свои секретные дневники, он, видимо, не думал о том, что после их публикации они будут тщательно изучаться специалистами с целью определить действительные причины и движущие силы развития нашей космической отрасли в то время. Если бы он мог предположить, что эти дневники станут предметом анализа, то, возможно, воздержался бы от высказывания откровенно негативных мнений о людях, с которыми он просто несравним ни по каким параметрам. Его резкие высказывания о Королеве, Келдыше и других, безусловно, не делают ему чести. Создается впечатление, что автор этих дневников просто не подумал о том, что их будет читать кто-то мыслящий. В этих дневниках зарегистрировано навалом без всякого анализа огромное число интереснейших фактов и сведений, которые нуждаются в глубоком исследовании и осмыслении высококвалифицированными специалистами. Тщательный анализ этих материалов может помочь историкам оценить причины, почему мы так быстро проиграли США космическое соревнование.

Существует магистральное направление развития космонавтики, которое объективно вызвано к жизни внутренними потребностями человечества. Его породила неистребимая жажда знаний и всепобеждающее любопытство двуногих вертикально ходящих существ, населяющих Землю. Это мощное дерево познания быстро растет вверх – в будущее. Но, как любое дерево, оно, к сожалению, не лишено различных паразитов, обвивающих его ствол и крону и питающихся за счет его жизненных соков. В качестве них в отечественной космонавтике фигурируют различные пропагандистские структуры, являющиеся порождением политиканствующих демагогов.

Все эти агитационно-пропагандистские потуги политических проходимцев не оказывали какого-либо существенного влияния на процесс развития отечественной космонавтики во всех ее многогранных направлениях. Этот процесс шел по своим, свойственным ему законам. Однако сероводородный запах от деятельности этих политиков иногда несколько портил общую атмосферу в этой области.

Тем не менее, политиканствующие проходимцы и демагоги развили в тот период времени весьма бурную деятельность вокруг отечественной космонавтики. Они всячески старались проталкивать через правительство различные космические аттракционы, преследуя при этом только политические цели.

К таким пропагандистским затеям можно, например, отнести полеты в космос с целью «посещения». Надо же было придумать такое название! Спрашивается – «посещение» кого, зачем и с какой целью? «Посещение» представляло собой весьма дорогостоящую затею, включающую в себя процессы подготовки и доставки на нашу космическую станцию на короткое время, представителей других социалистических (и не социалистических) стран с незамедлительным их возвращением. Многие тогда говорили, что эту идею предложил Каманин, но в его дневниках нет упоминания об этом.

В советских официальных СМИ это событие обычно освещалось так. «Впервые в мире на нашу космическую станцию на советском космическом корабле доставлен подготовленный в СССР космонавт ПНР (или ЧССР, или ГДР и т.п.), который после трехдневного пребывания на станции благополучно возвращен на Землю». Далее по этому поводу происходил обычный иррациональный шабаш. У любого здравомыслящего человека при этом возникал вопрос: «Зачем и с какой целью затеяна вся эта дорогостоящая, усердная возня? И что это все означает? Может быть, по замыслу авторов это должно означать, что у нас в стране столько лишних денег, что их просто куры не клюют?» Но каждый гражданин страны знал, что средств катастрофически не хватало на самые насущные нужды. Так зачем же реализовывались эти никчемные дорогостоящие затеи политиканствующих демагогов. Очевидно, только с целью пропаганды виртуальных космических успехов страны под предводительством правящей партии.

А после возвращения на Землю - опять пропагандистская поездка слетавших космонавтов по стране и за рубеж со свитой сопровождающих чиновников, и все это - за народный счет. Многие специалисты высказывались тогда очень негативно по поводу программы «посещений», но эти мнения никем в правительстве не учитывались, и огромные средства фактически тратились в пустую на эту профанацию.

Наблюдая различные производственные научно-технические решения, принимаемые в нашей стране под давлением политиков и критикуемые по-отдельности всеми специалистами данной области, можно заметить парадоксальный момент: «Каждый из нас отдельно - «против», а все вместе мы - «за». К сожалению, это качество нашей системы, по-видимому, явилось позже одной из многих причин ее развала.

Кстати, к этому же разряду политических затей может быть отнесен и суточный полет трехместного «Востока» под названием «Восход-1». Как стало ясно после его завершения - этот полет был организован только с пропагандистской целью: показать США – вот, мол, какие мы сильные, мы можем уже осуществить то, до чего вам еще очень далеко. Каманин в то время откровенно подчеркивал абсолютную политическую значимость полета КК «Восход-1». В своих дневниках (кн. II стр. 52) он пишет: «На подготовку инженеров и врачей (пассажиров «Восход-1») остается всего полтора месяца – это очень мало, но (с учетом политических задач полета «Восхода-1») могут послать в полет и этих голеньких птенцов».

В научно-техническом плане полет «Восхода-1» ничего не дал. К тому же это была полнейшая авантюра, так как разработчики корабля не удосужились создать средство спасения космонавтов в начале взлета ракеты. Зачем было нужно так рисковать? Тот факт, что в официальном сообщении было упомянуто «впервые в мире инженер-конструктор космического корабля совершил на нем суточный полет» означает нечто совершенно непонятное. Ну, а если бы этот полет совершил не конструктор, а, например, сварщик, который сваривал корпус этого корабля, чтобы при этом изменилось? Да ничего – был бы тот же нулевой научно-технический результат. Все, что сделал во время этого суточного полета к.т.н. Феоктистов, мог бы сделать любой соответственно подготовленный инженер средней квалификации. Этот инженер смог бы проявлять бурные восторги, наблюдая Землю в иллюминаторе КК, причем возможно и более эмоционально. Он также мог бы потрясти в невесомости прозрачным сосудом с жидкостью. И при этом он, может быть, и не ощущал состояния «перевернутости». Никаких оригинальных исследований, проводимых по собственной научной программе, Феоктистов не выполнил, да и в принципе выполнить не мог, так как он был не ученым-исследователем, а конструктором.

Хотелось бы оценить, во сколько обошлись налогоплательщикам восторги Феоктистова при наблюдении им Земли через иллюминатор «Восхода-1» во время суточного полета вокруг Земли. В своих мемуарах он пишет (стр. 157-158): «Помню, что все трое выражали свои восторги. Особенно впечатляющими были зрелища полярных сияний, восходов и заходов солнца…. Смотреть непосредственно на проплывающую цветную картину Земли можно было бесконечно. Все так легко узнаваемо: вот Америка, вот Африка, вот Мадагаскар, Персидский залив, Гималаи, Байкал, Камчатка. Горы, разноцветные озера, разные цвета морей…» (конец цитаты).

Какие высоко интеллектуальные и содержательные научные результаты наблюдений и исследований кандидата технических наук в космическом полете! Да им просто цены нет! Конечно, они окупают все затраты на полет КК «Восход-1». Все это - слово в слово - уже неоднократно излагалось ранее слетавшими космонавтами, которые, правда, не были кандидатами технических наук. Так что это скорее напоминает «плагиат», а не оригинальный результат научных исследований.

Весь этот полет был нужен только для создания очередной волны политической демагогии. «Впервые в мире в новом трехместном космическом корабле совершен совместный полет трех советских космонавтов без скафандров…» и т.д. и т.п. И опять после полета пропагандистское турне новых космонавтов по стране и за рубеж с компанией сопровождающих чиновников и все это за счет народа.

Кстати, хорошо еще, что никому тогда не пришла в голову мысль запихать в тот же шарик «Восхода» четверых (а, может быть, и пятерых малорослых космонавтов) и запустить их на один виток вокруг Земли (или на два, три витка, или даже на сутки). Вот был бы рекорд! Технически это вполне можно было выполнить, расположив их, например, в двухэтажных креслах прежней конструкции. Желающие наверняка нашлись бы (при существовавших правилах поощрения).

Одно из таких политических шоу в исполнении наших женщин-космонавтов предложил лично Н.П. Каманин. Это предложение он сразу зафиксировал в своих дневниках, чтобы сохранить авторство (кн. II стр. 178): «Я предложил Королеву готовить женщин для повторения полета Беляева и Леонова…. Это вызовет во всем мире не менее широкий отклик, чем это было при полете «Восхода-2»…. …когда до него дошло все значение предлагаемого мной полета, он начал улыбаться и сказал: «Ах, старая мышь, что придумал….» (конец цитаты). Обратите внимание, Королев сказал «старая мышь», а не «старый волк» или «старая лиса». Люди, знающие Королева, прекрасно понимали, что он никогда просто так не оговаривался. Из всего этого можно сделать вывод, что С.П. Королев очень хорошо представлял себе, с кем он имеет дело, и даже считал возможным прямо высказаться по этому поводу. Генерал, видимо, не понял, что эти слова Королева «старая мышь» означали, что он придумал мышиный замысел, который так и не был реализован.

Думаю, что Сергей Павлович Королев вначале не догадывался о той роли, которая ему была уготовлена правящей элитой в этом грандиозном космическом спектакле. Однако по мере развития событий, он, конечно, все понял. Но сделать ничего не мог. Налаженная система уже работала полным ходом. Он смирился с ней и продолжал очень интенсивно работать в космической области, оперативно решая все возникающие проблемы и задачи. Единственный вывод, который он сделал для себя из всей этой истории, это решение о необходимости набора и подготовки космонавтов из среды ученых АН СССР и научных сотрудников и инженеров НИИ и ОКБ. При государственной системе, во главе которой стояли личности типа Брежнева, с совершенно нефиксированными правилами игры, которые в любой момент могли измениться, просто нереально было говорить о каких-то осмысленных планах на будущее. Однако С.П. Королев, несмотря на все это, с невероятным упорством пробивал исполнение своих замыслов. Если бы не тяжелая болезнь и последующая смерть во время операции, он наверняка добился бы исполнения и своих планов о наборе научных сотрудников для проведения исследований во время космических полетов.

Проблема проникновения в космос привлекала техническую интеллигенцию своей общечеловеческой значимостью. Люди, работавшие в этой области, ощущали ее как какую-то отдушину в затхлой атмосфере тоталитарного режима, существовавшего в стране. Однако в это же время успехи космонавтики, а также всего комплекса исследований в космосе, использовались правящей элитой в пропагандистских целях в качестве доказательства «преимущества социализма», то есть - для укрепления тоталитарной однопартийной системы. Это однозначно ставило под сомнение чистоту помыслов людей, работавших в области космонавтики.

Постепенно ведущие деятели науки и техники, самоотверженно работавшие в области создания ракетно-космического комплекса и космических кораблей, стали понимать, какая неблаговидная роль отводится им правящей элитой. Они стали понимать, что это шоу разыгрывается с единственной целью - облагородить внешний имидж существующей в стране однопартийной системы. Понимание всего этого существенно уменьшило творческий пыл этих технократов, что наряду с другими причинами сказалось в соответствующем снижении темпов развития этой отрасли в 1966-68 годах, а также явилось одной из многих причин нашего прогрессирующего отставания от США. Конечно, большое значение здесь сыграла и смерть С.П. Королева. После его смерти, заменивший его В.П. Мишин, старался изо всех сил, чтобы как-то исправить положение, но это был всего лишь Мишин, а не Королев.

Хочется повторить известное изречение М.Ю. Лермонтова: «Да, были люди в наше время: богатыри – не вы!»

Ко мне неоднократно обращался ряд журналистов со следующим вопросом: поскольку Н.П. Каманин в своих дневниках «Скрытый космос» (кн. II) позволил себе ряд высказываний в ваш адрес, не могли бы вы кратко их прокомментировать? Мой ответ обычно сводился к следующему: мои взаимоотношения с генералом Каманином сложились очень своеобразно. Причем их ухудшению, к сожалению, способствовал я сам своими необдуманными поступками, которые, однако, совершал с чисто благими намерениями. В тот период я имел неосторожность при встречах и беседах с Николаем Петровичем дарить ему свои новые только вышедшие книги по различным аспектам информационной техники, и в том числе - по использованию этой техники в космических исследованиях. При этом каждый такой мой подарок сопровождался возникновением на лице Каманина кислого выражения. Значительно позже я полностью осознал ошибочность этих своих действий, но было уже поздно – между нами возникли весьма натянутые отношения. Генерал был весьма самовлюбленным (не самолюбивым, а именно самовлюбленным) человеком небольшого роста, причем он очень болезненно воспринимал все обстоятельства, которые, по его мнению, умоляли его чувства собственного достоинства. По-видимому, то обстоятельство, что «какой-то космонавт» (к тому же доктор технических наук и профессор) имеет «нахальство» часто дарить ему, генералу Каманину, свои новые книги сильно раздражало его и приводило к все возрастающей его неприязни ко мне. Однако он умел сдерживать свои эмоции. Однажды я по указанию С.П. Королева готовил очередное письмо в соответствующие инстанции о необходимости создания группы космонавтов-ученых. В связи с этим я приехал к Каманину, чтобы согласовать некоторые разделы этого письма. Вдруг он «взорвался» и сказал буквально следующее: «Нам не нужны эти гражданские космонавты-ученые, да к тому же еще наверняка - беспартийные. Какая от них может быть польза в космосе? Нам сейчас в космосе нужны военные специалисты – летчики и инженеры. Я не буду поддерживать эту вашу идею о формирование группы гражданских космонавтов-ученых». Как ни странно, но он сумел предугадать ситуацию: в группе космонавтов-ученых АН СССР, созданной в 1967 году, действительно не было ни одного члена КПСС. Как я ни старался объяснить ему необходимость создания группы космонавтов-ученых, всячески обосновывая эту мысль и одновременно ссылаясь также на опыт США в создании такой группы – на него все это не произвело никакого впечатления. Он стоял намертво. Причем основным его доводом была фраза: «Нам Америка не указ». После этого я не сдержался и высказал ему все, что я о нем думал по данному вопросу. Этого делать не следовало.

Поэтому его высказывания: «У Катыса, кроме расстрелянного отца, оказывается есть еще брат и сестра по отцу в Париже» и «Неужели нельзя было подобрать лучшего кандидата для полета от АН СССР?» можно объяснить личной неприязнью ко мне и явным желанием не дать мне совершить исследовательский полет на КК «Восход-1». И затем - на КК «Восход-3» и «Восход-4» с моей индивидуальной научной программой. В дневниках генерал договорился до того, что поставил мне же в вину тот факт, что мой отец был беззаконно и преступно расстрелян компартией и ею же затем реабилитирован. Именно той компартией, активным членом которой Каманин являлся и все решения которой одобрял и, значит, несет ответственность за все ее преступления..

Кто такой Каманин? – Летчик средней квалификации, так отзывались о нем его товарищи. Он не виртуоз-испытатель новейшей авиатехники, как, например, Чкалов, а так – середняк. Он - человек маленького роста и, как все малорослые, обладает колоссальным самомнением и невероятной амбициозностью. Этот скороспелый выдвиженец правящей партии проник в верхний эшелон власти на волне так называемой челюскинской эпопеи. Он был одним из любимчиков Сталина. Так вот, этот самый Каманин пытается ставить в вину доктору технических наук, профессору, выдвинутому на должность космонавта-исследователя от Академии Наук СССР то, что его отец был преступно репрессирован компартией, членом которой Каманин является.

В определенной степени я уважаю Николая Петровича за то, что он сделал на первом этапе своей деятельности при формировании групп космонавтов первого и, частично, второго набора: в их подготовке, обучении и воспитании. Но он быстро исчерпал все свои организационные и умственные способности и ресурсы и погряз в административных дрязгах и попытках ввязываться в решения научно-технических вопросов, в которых он был крайне слаб, но, к сожалению, не понимал этого. К тому же он испортил себе репутацию тем, что использовал свое служебное положение для совершения бесчисленных зарубежных поездок с космонавтами за народные деньги. Об этом он с восторгом пишет в своих дневниках, ничуть не стесняясь этого. (см. кн. I). Кстати, в этих дневниках он фиксирует такие сведения, которые во времена ведения этих дневников были не просто секретными, а совершено секретными и даже совершено секретными особой важности (ССОВ). Таким образом, он в этих дневниках разглашал государственные секреты нашей страны. В дневниках были зафиксированы (наряду со всякой ерундой) также и результаты испытаний большого числа аналогов боевых ракет, их аварии при запусках, результаты анализа этих аварий и очень много других совершенно секретных сведений. Эти сведения ни в коем случае нельзя было записывать в тетрадях, не зарегистрированных в секретном отделе (I отдел) и не охраняемых соответствующим образом.

Нет никакой уверенности в том, что к этим дневникам не мог иметь доступ кто-либо весьма нежелательный. Поскольку эти дневники Каманин вел не только на работе, но и дома, на даче и в различных командировках, то, по-видимому, о существовании этих дневников знали многие. Поэтому нельзя исключить возможность утечки секретной информации, зафиксированной в этих дневниках во время их написания.

Если бы эти дневники попали в руки сотрудников государственной безопасности нашей страны в то время, когда они были написаны, то генералу в лучшем случае не видать бы, как своих ушей, должности помощника Главкома ВВС по космосу. Это - в лучшем случае. Из дневников Каманина видно - с какой настойчивостью он пытался не допустить реализации моего исследовательского полета.

Одна из записей в дневниках Каманина (кн. II стр. 276) связана с одной из очень интересных деталей его деятельности. В конце декабря 1965 года начальник ЦПК генерал Кузнецов Н.Ф. по указанию Каманина устроил собрание всех экипажей космонавтов, готовившихся к исследовательскому полету по моей научной программе на КК «Восход-3». На этом собрании присутствовали: основной экипаж – Катыс, Волынов; дублирующий экипаж – Береговой, Демин; вспомогательный экипаж – Шаталов, Артюхин. На этом собрании Кузнецов объявил, что научная программа Катыса для КК «Восход-3» отменяется и подготовка всех экипажей к полету на КК «Восход-3» прекращается. Это было объявлено, когда основная исследовательская аппаратура была уже создана, испытана и переправлена в ОКБ – I для установки на КК «Восход-3». Естественно, я был вынужден сразу сообщить об этом Сергею Павловичу Королеву. Незамедлительно состоялся его весьма эмоциональный разговор с Каманиным, который по этому поводу заявил что-то странное и невразумительное. Итак, в дневниках Каманина (кн. II стр. 276) записано: «Катысу объявили только то, что вероятность его полета на КК «Восход-3» сейчас значительно меньше, чем месяц назад». И это заявление генерал делает, когда мне «без всякой вероятности» уже было официально объявлено о снятии с подготовки к полету на «Восход-3». Чудеса, да и только.

Еще одна запись в его дневниках (кн. II стр. 301) характеризует еще одну из козней против меня. Итак, он записывает: «Правецкий предложил ввести в состав экипажа («Восход-3») товарища Катыса. Против этого предложения высказались Мишин, Цыбин и я (Каманин)». Таким образом, стараниями генерала я тогда не был включен в состав нового экипажа «Восход-3». И таких записей множество…

В конце своей деятельности в должности помощника Главкома ВВС, ответственного за подготовку космонавтов, после краха советской лунной программы, Каманин начал высказывать какие-то странные сомнения в правильности своих действий. Так он пишет (кн. III стр. 341): «В 1965 году я почувствовал начало нашего отставания (от США). Нам запретили полностью подготовленный полет Волынова Б.В. и Катыса Г.П. на «Восходе-3»… ». Естественно встает интересный вопрос: кому это «нам» запретили полет «Восход-3» и кто это запретил? Не сам ли Каманин с явным удовольствием, пользуясь болезнью С.П. Королева, отменил полет «Восхода-3» с исследовательской программой Катыса. Именно за эти действия генерал был выруган по телефону больным Королевым. Об этом есть соответствующая запись в дневниках (кн. II стр. 276).

Сейчас, по прошествии сорока лет, хочется уже в спокойной обстановке без эмоций разобраться в логике функционирования тех рычагов, которые управляли в 1964 – 1966 годах действиями Каманина, Сербина и других их товарищей. Мне все-таки остается непонятным - на основании чего Каманин и другие могли считать, что я не смог бы в 1964, 1965, 1966 годах успешно провести комплекс высококачественных исследований во время космического полета по своей исследовательской программе (утвержденной президентом АН СССР М.В. Келдышем). Разве на выполнение этой программы каким-либо образом мог повлиять тот факт, что какой-то подлец в 1931 году оклеветал моего отца, и тот был беззаконно осужден и репрессирован? Причем несправедливый и, следовательно, уголовный характер этого преступления признала и всенародно осудила сама компартия. Именно та компартия, убежденным членом которой считал себя Каманин. В то время уже наступала эра расширенных космических исследований, требующая для их выполнения широкомасштабной подготовки космонавтов-ученых. Это было прекрасно понято руководством NASA, которое в тот период уже создало в США группу космонавтов-ученых, работавших по индивидуальным исследовательским программам. В эту группу были отобраны кандидаты не на основе каких-либо политических соображений, как это практиковалось у нас, а на конкурсной основе с учетом интеллектуальной перспективности программ каждого космонавта-ученого. Вследствие всего вышесказанного, становится ясно, на основе какого комплекса причин, мы сейчас оказались на таком низком уровне проведения космических исследований на обитаемых космических аппаратах. В настоящее время почти все космонавты-исследователи, летавшие на наших космических аппаратах, являются зарубежными учеными. Как говорится «Что посеешь – то и пожнешь». А что в свое время «было посеяно» в этой области, видно из вышеизложенного.

Итак, прошло уже около сорока лет с того времени, когда группой руководящих товарищей по политическим мотивам была отвергнута моя исследовательская программа, разработанная под руководством академиков С.П. Королева и Б.Н. Петрова. Настало время ответить на вопрос – чего добились деятели, не давшие провести эти исследования и соответственно «воздать им должное по делам их».

Вышеупомянутая программа космических исследований лежит и сейчас «мертвым грузом» где-то в соответствующем архиве. Однако за прошедший период все ее грифы секретности сами собой отпали, так как почти все ее пункты к настоящему времени уже выполнены в исследованиях американских и европейских ученых – космонавтов. Таким образом, стараниями вышеупомянутых деятелей наша страна лишилась приоритета в этой области исследований космоса. Это именно то, чего они добились – с чем мы их и поздравляем!

Итак, подведем итоги: я со своей научной программой трижды принимал участие в подготовке к полетам на КК серии «Восход».

В 1964 году подготовка к космическому полету на КК «Восход-1» проводилась с 1 июня по 16 октября. В подготовке принимали участие основной экипаж в составе Валынов, Катыс, Егоров и дублирующий экипаж в составе Комаров, Феоктистов, Сорокин, Лазарев. Так как я тогда отказался вступить в КПСС, я перед стартом «Восход-1» вдруг оказался дублером К.П. Феоктистова.

В 1965 году подготовка к космическому полету на КК «Восход-3» проводилась с апреля по декабрь. В подготовке принимали участие основной экипаж в составе Валынов, Катыс; дублирующий экипаж в составе Демин, Береговой и запасной экипаж в составе Шаталов, Артюхин. Эта подготовка была прекращена после внезапной смерти Сергея Павловича Королева.

В 1966 году подготовка к космическому полету на КК «Восход-4» началась в марте в составе экипажа Береговой, Катыс. Однако эта подготовка по непонятным причинам была сразу же прекращена.

Позже во время моей деятельности в роли руководителя группы космонавтов-ученых я многократно пытался подключиться к предполетной подготовке по различным космическим программам, но встречал постоянное жесткое противодействие Каманина.

Таким образом, настойчивые попытки осуществить исследовательскую космическую программу с созданной мной для этой цели исследовательской аппаратурой, предпринятые в 1964, 1965 и 1966 годах и позже завершались неудачей.

Сейчас, когда в нашей стране произошли радикальные политические изменения, ряд российских космонавтов подготовлен в NASA для совместных полетов на американских Шатлах. Некоторые из них уже осуществили такие полеты. Но к этому времени я по возрасту и состоянию здоровья уже не мог в них участвовать и реализовать свою научную программу с использованием созданной мной уникальной исследовательской аппаратурой.

Поскольку все космонавты, которые вместе со мной проходили предполетную подготовку к полетам на КК «Восход-1», «Восход-3» и «Восход-4» были людьми храбрыми, честными и порядочными, я считаю своим долгом высказать о них свои воспоминания. Начать я хочу с воспоминаний о тех космонавтах, с которыми я проходил подготовку и, которых уже нет среди нас. Это Комаров, Демин, Сорокин, Лазарев, Егоров, Артюхин, Феоктистов и Береговой.

Владимир Михайлович Комаров прошел длительный путь, состоящий из различных вариантов подготовок к космическим полетам, прежде чем ему удалось совершить первый космический полет на КК «Восход-1» в октябре 1964 года в качестве командира корабля. Каскад предварительных предполетных подготовок включал в себя следующие. В июле 1962 года он заменил отстраненного от подготовки Г. Нелюбова и до августа проходил подготовку в качестве дублера пилота корабля «Восток-4». 12 августа 1962 года по май 1963 проходил подготовку к групповому полету в качестве дублера пилота корабля «Восток - 5». В мае 1963 вследствие претензий медиков он был отстранен от подготовки к полету. Но он нашел в себе силы побороть свой недуг и в июне 1964 года начал проходить подготовку к полету на КК «Восход-1» в качестве командира экипажа. В.М. Комаров был умным, тонким, образованным, культурным и хорошо воспитанным человеком. Он был единственным человеком с высшим военным образованием среди космонавтов первого набора.

С Владимиром Михайловичем мы в течение пяти месяцев готовились к полету на КК «Восход-1». В 1964 году подполковник Комаров успешно совершил свой первый суточный полет на КК «Восход-1»совместно с Егоровым и Феоктистовым. Кстати В.М. Комаров был очень недоволен тем, что в его экипаже перед стартом врач Сорокин был заменен Егоровым, который готовился в другом экипаже. Он мотивировал свое недовольство тем, что экипаж прекрасно сработался с Сорокиным, а Егорова они просто совершено не знают. Но эти его разумные возражение не были приняты во внимание, и замена была произведена.

Итак, 12-13 октября 1964 года им был совершен первый космический полет. К величайшему моему сожалению я должен отметить, что с того момента судьбой ему был отмерен срок жизни всего в два года и семь месяцев.

Второй полет в космос В.М. Комаровым был совершен 23-24 апреля 1967 года. Кем-то, может быть - Мишиным, была высказана крамольная мысль, что опытный космонавт-испытатель, находящийся во время полета на борту КК «Союз-1», может сделать значительно больше того, что могут дать несколько дополнительных беспилотных пусков этого недоработанного корабля. Предполагалось, что это поможет существенно ускорить процесс доработки КК «Союз-1». Как стало ясно из дальнейшей «экспериментальной проверки» этой бредовой мысли, она привела к большой трагедии. В то время у многих вызывало удивление, что недоработанный корабль, совершивший до этого всего два (да и то не вполне удачных) беспилотных полета, был отправлен в космос с человеком на борту.

В связи с тем, что к тому времени уже прошло два года, как в СССР не было пилотируемых полетов в космос, партийное руководство страны очень торопило всех, естественно, обещая щедрые премии и награды.

Несмотря на то, что зачетный полет беспилотного КК «Союз-3» прошел с серьезными отказами и замечаниями, Мишин и другие руководители программы решили перейти к пилотируемым полетам. «Это решение мотивировалось тем, что по обнаруженным отказам проведена доработка систем корабля, а наличие на борту космонавта только повысит надежность, так как экипаж в любой момент может взять управление на себя». (Н.К. 1999 №3 стр. 69).

20 апреля 1967 года Каманин записал в своем дневнике (книга III, стр. 61): «Итак, все решено: мы идем на очень важный и ответственный полет – он должен снова вывести нашу страну вперед и содействовать освоению Луны … однако состояние кораблей и степень их отработки не дают стопроцентной уверенности в полном успехе всей программы полета (стыковка и переход)…». Вот так - уверенности нет, но ради политической буффонады все-таки будем запускать Комарова в космос. Вот таким образом ценилась жизнь космонавтов.

Подготовка к полету велась в ускоренном темпе, чтобы обязательно успеть запустить «Союз-1» к 1 мая 1967 года. Здесь опять проявилась все та же спешка приурочивать большие «эпохальные» достижения страны к определенным праздникам – 1 мая, 7 ноября и т.п..

Во время подготовки полета КК «Союз-1» конструкторы и разработчики месяцами не вылезали с космодрома. Во всей этой предпраздничной никчемной суете активное участие принимал К.П. Феоктистов - проектант по теме «Союз». Вместо того чтобы внести в эту суматошную возню осмысленный, разумный деловой порядок и послать к … это самое 1 мая, он видимо, забыв пословицу, гласящую «быстро хорошо не бывает», очень торопил события.

Привожу дословно и без комментариев то, что было опубликовано в журнале «Новости космонавтики», 1999 года, № 5, стр. 62: «Главный проектант системы «Союз» К.П. Феоктистов дни и ночи проводил с В.М. Комаровым, стараясь как можно больше рассказать о корабле и системах, часто выбиваясь из графика, установленного врачами для космонавта, и используя время, предназначенное для сна». По-видимому, как это всегда практиковалось в подобных случаях, К.П. Феоктистову (и его сотрудникам) была «подвешена какая-то морковка», которую он смог бы схватить, если бы запустил свой «Союз-1» к 1 мая 1967 года. Мы знаем, что такие «морковки» бывают разные: Ленинские премии, Государственные премии и другие премии и все что угодно - любые подарки в материальном плане. Но стоило ли ради какой-то «морковки» так рисковать жизнью Володи Комарова. Вроде бы Феоктистов считал его своим другом. Феоктистову в данном случае надо было помнить пословицу «тише едешь – дальше будешь». Правда, французы прибавляют «от того места куда едешь». А русские добавляют «так как при этом возрастает вероятность, что не сломаешься в дороге». Это имеет прямое отношение к рассматриваемому случаю.

В этом полете В.М. Комаров был назначен командиром активного корабля «Союз-1», а командиром пассивного корабля «Союз-5» был назначен В.Ф. Быковский. Предполагалось в начале запустить КК «Союз-1», через некоторое время запустить КК «Союз-2», выполнить стыковку кораблей и переход космонавтов Хрунова и Елесеева из КК «Союз-2» в КК «Союз-1». Однако после запуска КК «Союз-1» обнаружился ряд сбоев в работе его систем и на 13 витке полета КК «Союз-1» было принято решение об отмене полета КК «Союз-2» и о преждевременной посадке КК «Союз-1». С большими трудностями В.М. Комарову удалось выполнить предпосадочную ориентацию, находящегося в аварийном состоянии «Союза-1», и нормально включить тормозную двигательную установку. Корабль сошел с орбиты и пошел на траекторию посадки. Однако, основной парашют не вышел из контейнера. Владимир Михайлович Комаров погиб 24 апреля 1967 года, при завершении испытательного полета на КК «Союз-1» из-за отказа парашютной системы корабля. К моменту гибели ему исполнилось сорок лет.

Комиссия, расследовавшая катастрофу КК «Союз-1», пришла к выводу, что основная и запасная парашютные системы оказались недостаточно отработанными и надежными. Вследствие этого становилось ясно, что трагедия с В.М. Комаровым могла вырасти в еще более страшную катастрофу, если бы при запуске КК «Союз-1» не произошло сбоев в работе некоторых его систем. Если бы все системы «Союз-1», пилотируемого В.М. Комаровым, функционировали нормально, то был бы осуществлен старт КК «Союз-2» и произведена его стыковка с КК «Союз-1». В этом случае космонавты Хрунов и Елисеев в соответствии с программой полета перешли бы из корабля «Союз-2» в корабль «Союз-1», и при посадке погибли бы трое космонавтов. При этом через сутки при посадке КК «Союз-2», имеющего тот же дефект парашютной системы, с большой долей вероятности мог бы погибнуть и космонавт Быковский. Вот какие иногда могут возникнуть ситуации в случае применения слова «если бы».

Володя Комаров был светлой личностью, именно светлой. Он был совершенно чужд и просто не способен к проявлению какого-либо зазнайства, превосходства, наглости или нахальства. Я очень бережно сохраняю память об этом человеке редчайших душевных качеств.

Эпитафией к жизненному пути Володи Комарова я бы поставил следующее стихотворение поэта девятнадцатого века С.Я. Надсона:

«Да, жизнь – разумное стремленье.

Туда, где вечный свет горит,

Где человек, венец творенья.

Над миром высоко парит».

С кандидатом технических наук Львом Степановичем Деминым мы в 1965 году готовились к исследовательскому полету на КК «Восход-3». Я был членом основного экипажа. Он был членом дублирующего экипажа. После смерти С.П. Королева эта программа была закрыта. После этого Демин целиком переключился на программу «Амаз». В неизменной связке с космонавтом Г. Сарафановым он после многократных вариантов подготовок колетам («Салют-2», «Салют-3» и другие) наконец добился своей цели и совершил полет в космос. Полет был совершен 26 – 28 августа 1974 года на КК «Союз-15» вместе с Г. Сарафановым. Однако стыковка и полет на орбитальной станции «Салют-3» выполнены не были из-за отказа систем управления сближающе-корректирующего двигателя корабля.

На тот момент Л.С. Демин был самым старшим по возрасту советским космонавтом, летавшим в космос. Тогда ему было 48 лет, и он уже был дедом. После космического полета Л.С. Демин работал в ЦПК на разных должностях. В 1983 году он ушел в отставку и до 1989 года работал в различных организациях. С 1989 года Л.С. Демин вышел на пенсию.

Лев Степанович Демин был широко образованным, реально мыслящим человеком. Он прекрасно понимал ситуацию, сложившуюся в ЦПК вследствие бессмысленных и даже вредных действий Каманина. Он очень критически относился к принципам управления Каманина, реализуемым его помощниками; осуждал основной его принцип управления «разделяй и властвуй». Он интенсивно работал над докторской диссертацией. Как он говорил, он собирался в ближайшее время представить к защите свою диссертацию. Но тяжелая болезнь и ранняя смерть помешала ему завершить эту работу. Это был глубоко порядочный, прямолинейный, добрый и честный человек. Я сохраняю о нем светлую память, как об одном из близких своих друзей. Лев Степанович Демин скончался в декабре 1998 года в возрасте 72 лет.

Эпитафией к жизненному пути Льва Степановича Демина я бы поставил следующее стихотворение поэта Г.Р. Державина (1816 года):

«Река времени в своем стремлении

Уносит все дела людей.

И топит в пропасти забвения

Народы, страны и людей».

С подполковником Василием Григорьевичем Лазаревым мы готовились к полету на КК «Восход-1». При этом я был членом основного экипажа, а он был вторым дублером. После завершения подготовки к полету на КК «Восход-1» Василий Григорьевич был подключен к участию в других программах. С 1964 по 1973 годы он принимал участие в программах «Алмаз», «Контакт», «Союз» и других.

Первый полет в космос он совершил 27-28 сентября 1973 года на КК «Союз-12» вместе с О. Макаровым. В полете было проведено испытание в пилотируемом режиме модифицированного КК «Союз» и новых спасательных скафандров «Сокол».

Второй полет был им совершен вместе с О. Макаровым 5 апреля 1975 года. Но пилотируемый ими КК «Союз» не вышел на орбиту из-за аварии Р.Н. в момент отделения третий ступени. Система аварийного спасения вывела спускаемый аппарат на баллистическую траекторию, и экипаж аварийно приземлился в горах Алтая, где их и обнаружила группа спасения на следующий день. После этого неудачного полета Лазарев принимал участие еще в ряде подготовок к полетам на КК «Союз-Т», «Союз - Т-3» и других. Василий Григорьевич Лазарев был очень целеустремленным волевым человеком. Он всегда стремился к достижению поставленных целей. Но нормальный второй полет в космос ему совершить так и не удалось. Василий Григорьевич довольно критически отзывался о деятельности Каманина и, как стало ясно после публикации дневников последнего, он также не питал положительных чувств к космонавту В.Г. Лазареву (Д.К. кн. IV стр. 310 и другие). В.Г. Лазарев умер в декабре 1990 года в возрасте 62 лет.

Эпитафией Василию Григорьевичу Лазареву я бы поставил следующее стихотворение поэта лирика Н.М. Языкова:

«Все тлен и миг! Блажен, кому с друзьями

Свою весну пропировать дано,

Кто видит мир веселыми глазами

И любит жизнь за песни и вино».

С Алексеем Васильевичем Сорокиным мы готовились к полету на КК

«Восход-1». Он был членом дублирующего экипажа, я был членом основного экипажа. Алексей Васильевич был веселым и жизнерадостным человеком но, видимо, очень внутренне излишне эмоциональным. Он очень сильно, чрезвычайно эмоционально переживал, как он говорил ту «подлянку, которую сотворили с ним». Его перед стартом без всяких видимых причин и объяснений просто заменили Б.Б. Егоровым. При этом сделали экипаж Комарова основным. Конечно, эта замена попахивала чем-то неприличным, о чем прямо и говорил В.М. Комаров. После 1964 года Сорокин не принимал участие в подготовке к космическим полетам и работал в ЦПК. В 1970 году получил чин подполковника медицинской службы. Он подготовил диссертацию о воздействии ускорений на организм человека, но смерть в 1976 году не позволила ему защитить свою диссертационную работу. Скончался он в возрасте 45 лет.

Эпитафией к жизненному пути Алексея Васильевича Сорокина я бы поставил следующее стихотворение:

«Когда человек уходит в вечность,

то начинаешь ощущать, что

Перед вечностью все пустяки».

С врачом Борисом Борисовичем Егоровым мы готовились к полету на

КК «Восход-1». Он был, также как я и Волынов, членом основного экипажа. Вследствие политических интриг и межведомственной борьбы, перед стартом он был переведен в экипаж Комарова В.М., который был преобразован из дублирующего в основной и соответственно полетел в космос на КК «Восход-1». По вопросу замены Сорокина А.В. Егоровым Б.Б. космонавт Комаров В.М. высказывал резкое недовольство. Однако ему было сказано, что это не его дело. То, что на КК «Восход-1» полетел в качестве врача Егоров Б.Б., а не врач Сорокин А.В. и тем более не врач-инженер Лазарев В.Г., имевший два образования – инженерное и медицинское, полностью определялось тем, что отец Б.Б. Егорова был академиком академии медицинских наук и был лично знаком с академиком С.П. Королевым. Об этом написал в своей книге о Королеве Ярослав Голованов.

После полета Егоров Б.Б. удачно защитил кандидатскую и затем докторскую диссертацию и стал доктором медицинских наук. Б.Б. Егоров негативно отзывался о деятельности Каманина и его окружения. Он часто для характеристики деятельности этой группы лиц в ЦПК употреблял слово «кормушка».

В последний период своей жизни Борис Борисович, мягко говоря, проявлял чрезмерную любвеобильность по отношению к красивым женщинам, а также излишне часто прибегал к услугам Зеленого Змея. Это, по-видимому, и явилось причиной его скоропостижной кончины в 57 лет в 1994 году. Однако, не зная всех причинно-следственных связей, мы не имеем права осуждать его. Только Бог судья ему! Есть же поговорка «Кто не любит женщин и вино, тот умрет дураком!» Но известно также «если жечь свечу с обоих концов, она будет гореть ярче, но сгорит быстрее».

Эпитафией к жизни Бориса Борисовича Егорова я бы поставил стихотворение поэта 19 века М.А. Дмитриева:

«Не вечно ничто под луною!

Сегодня любви и веселия час,

А завтра лежим под землею –

И завтра не вспомнят о нас!»

С Юрием Петровичем Артюхиным мы готовились к исследовательскому полету на КК «Восход-3». Он был членом второго дублирующего экипажа. После смерти С.П. Королева, когда программа исследовательского полета на КК «Восход-3» была отменена. Юрий Петрович с 1966 по 1974 годы проходил целый каскад подготовок к космическим полетам. Он готовился по программе «Звезда» (7К-ВИ); по программе облета Луны; по программе «Алмаз» и другим. Космический полет он совершил3-19 июля 1974 года в качестве бортинженера КК «Союз-14» и О.С. «Салют-3».

После полета он защитил диссертацию в 1980 оду и получил ученую степень кандидата технических наук. Затем работал в ЦПК на различных должностях. Ю.П. Артюхин был жизнерадостным, общительным и контактабельным человеком, он у всех вызывал симпатию. Скончался Юрий Петрович в августе 1998 года в возрасте 68 лет.

Эпитафией к жизни Юрия Петровича Артюхина я бы поставил нижеприводимое стихотворение поэта 19 века А.А. Дельвига:

«Сегодня я с вами пирую, друзья,

Веселье нам песни заводит,

А завтра, быть – может, там буду и я

Откуда никто не приходит».

С Георгием Тимофеевичем Береговым впервые мы встретились у Каманина 9 декабря 1963 года, что последний и записал в своих дневниках (книга первая стр. 394). Мы с Береговым тогда успешно прошли медицинскую отборочную комиссию, и как стало ясно из чтения указанных дневников, Каманин и Руденко тогда просто не знали, что с нами дальше делать, так как «на очереди стояли уже подготовленные космонавты Валынов, Комаров, Леонов и другие». Со мной вопрос был решен через четыре месяца и в апреле 1964 года я был привлечен к подготовке к полету на КК «Восход-1». Берегового же продержали в неведении еще целый год, и только в 1965 году он был привлечен к предполетной подготовке вместе со мной по программе «Восход-3», где я был членом основного экипажа, а он – дублирующего. Во время подготовки к полету на КК «Восход-3» мы неоднократно беседовали с Георгием Тимофеевичем на различные темы, и я узнал от него, что его старший брат Виктор Тимофеевич Береговой был в 1938 году репрессирован. В 1957 оду он был посмертно реабилитирован, как многие другие жертвы коммунистического террора. Это существенно смягчило мои взаимоотношения с Георгием Тимофеевичем.

Береговой, в то время полковник, был большой острослов. Меня он любил называть Кактусом (как он объяснял за мою колючесть). Одного из кандидатов в космонавты некоего Питцхелаури он называл не иначе как Потцхелаури. Являясь героем Советского Союза, которым он стал во время Отечественной войны, он называл всю звездную братию (всех Героев Советского Союза и социалистического труда) не иначе как «Золотой Ордой, которая захватила Россию и управляет ею». Можно привести целый ряд других его весьма ярких и оригинальных высказываний и определений. С Береговым мы дважды готовились к полетам на КК «Восход-3» и «Восход-4». В 1965 году при подготовке к исследовательскому полету на КК «Восход-3» по моей научной программе он был членом дублирующего экипажа. Эта программа была отменена после смерти С.П. Королева. В 1966 году мы начали подготовку к полету на КК «Восход-4», где он был вместе со мной членом основного экипажа. Но эта программа была сразу отменена по неизвестным причинам. Позже Береговой неоднократно готовился к полетам на КК «Союз» в 1966, 1967, 1968 годах.

Кстати здесь можно отметить, что из дневников Каманина видно как целенаправленно тот проталкивал Берегового к полету в космос (Д.К. кн. III, стр. 290, 293, 305, 306, 323 и другие). Это делалось с целью последующего назначения его начальником ЦПК вместо генерала Н.Ф. Кузнецова, которого Каманин в конце 1968 года очень сильно невзлюбил. Значительную помощь Береговому оказало также и то обстоятельство, что его старший брат был генерал-лейтенантом и начальником радиотехнических войск ПВО страны. Брат, по-видимому, по-братски подставлял свое генеральское плечо, когда требовалась помощь. Это вполне естественно.

Свой комический полет Г.Т. Береговой совершил 26-30 октября 1968 года на КК «Союз-3». Все средства массовой информации сообщали о новой победе в космосе Советского Союза. Непрерывно передавали приветствия и телеграммы партии, советскому народу и, конечно, космонавту. Однако о ходе полета сообщения были крайне скудные. Публиковались какие-то высказывания о маневрировании корабля «Союз-3» с помощью автоматической системы и ручного управления при сближении с КК «Союз-2» и еще что-то в этом духе. Этот полет был объявлен очередным успехом советской космонавтики. Береговой получил все полагающиеся в этом случае награды и звание генерал-майора. Вскоре о полете забыли (Н.К. №23-24. 1998 г. стр. 64). Однако, как стало известно позже основной задачей первого (после гибели В.М. Комарова) космического полета была ручная стыковка «Союза-3» с беспилотным кораблем «Союз-2». Эту стыковку Г.Т. Береговой выполнить не смог. При этом Каманин потребовал, чтобы на послеполетной пресс конференции Береговому вообще не задавались вопросы о стыковке.

Как пишет в своих мемуарах К.П. Феоктистов (стр. 214): «Береговой в полете допустил грубейшую ошибку при сближении с беспилотным кораблем. Увидев беспилотный корабль, он не обратил внимания на то, что тот, хотя и повернут к нему носом, но перевернут вверх ногами…». Для того чтобы можно было отличить где «верх», а где «низ» на корабле, к которому приближаешься, на его корпусе были расположены четыре источника света: два верхних источника, светящихся непрерывно, и два нижних источника, посылающих мигающие световые сигналы. Поскольку Береговой сориентировал свой корабль «вверх ногами», то реализовать нормальный процесс стыковки ему естественно и не удалось.

Как известно, все новое это хорошо забытое старое. В связи с этим здесь имеет смысл привести одну цитату из бессмертной комедии Грибоедова «Горе от ума»: «Ну, как не порадеть родному человечку, как станешь представлять к крестишку, иль к местечку».

Эта крылатая фраза Фамусова полностью определяет все положительные и очень благожелательные реакции Каманина по отношению к Береговому. Эта его линия поведения просто жирным шрифтом набрана в его дневниках. Он нигде в своих дневниках не упрекает Берегового в том, что его старший брат «был расстрелян как враг народа». Хотя он из личного дела Берегового, конечно, знал об этом трагическом событии в семье Георгия Тимофеевича. В тоже время всюду, где только можно было и даже, где было нельзя, Каманин нагло третирует других космонавтов подобными «негативными моментами» в их биографиях. Здесь можно упомянуть Белоусова, Шонина, Елисеева и многих других. Вот Вам и принципиальная прямолинейность коммуниста ленинца – Каманина. Кроме того, Каманин всячески старался «замазать» основную неудачу Берегового – его ошибочную ориентацию КК при стыковке, что явилось причиной невыполнения стыковки. Каманин к этому времени настолько обнаглел и уже потерял всякое представление о времени и пространстве, что вопреки всякому здравому смыслу, потребовал запретить задавать на послеполетной пресс-конференции любые вопросы Береговому по поводу неудачной стыковки. Надо уже быть полностью лишенным рассудка, чтобы таким запретом открытого обсуждения пытаться в то время скрыть полный провал программы космического полета Берегового.

Каманин любил повторять пословицу «Нужно всегда побеждать, так как победителей не судят». Но он, как видно из рассматриваемого случая, иногда жестоко ошибался, увлекаясь примитивным искажением действительности и пытаясь выдавать «черное за белое». Данное событие явилось ярким примером полного конфуза такой его тактики. Неудачная попытка облагородить безрезультатный полет Берегового привела к очень негативным результатам. При этом, так называемая «большая победа» в космосе, о которой распространялся Каманин в СМИ, при тщательном рассмотрении оказалась большим поражением и даже привела к некоторому падению авторитета страны в этой области. Естественно все эти инсинуации генерала стали известны населению страны, но только уже в скандальном ракурсе. Это очень снизило имидж и Каманина, и Берегового, и превратило весь этот полет в примитивную показуху. Общеизвестно, правда всегда, в конце концов, выйдет наружу. Этого Каманин, по-видимому, понять не мог. Вот такой это был «принципиальный партиец сталинской закалки, верный член КПСС, абсолютно убежденный в победе коммунизма в нашей стране и во всем мире», о чем он всюду распинался в своих дневниках.

После «удачного» космического полета Берегового, Каманин в 1968 году назначил его заместителем начальника ЦПК. Затем с июня 1972 года он был назначен начальником ЦПК и находился в этой должности до января 1987 года.

У Берегового и Феоктистова были весьма своеобразные, несколько натянутые взаимоотношения, которые не улучшились даже после их совместного пятнадцатидневного путешествия по США в 1970 году. Они тогда совместно фотографировались с Джиной Лолобриджидой, Дугласом Синатрой, Никсоном и всеми, кто подворачивался по этому случаю, что подробно отображено в мемуарах Феоктистова. В этих мемуарах он пишет: «Назначение Берегового на должность начальника ЦПК сначала вызвало некоторое недоумение, но потом стало понятно… назначение начальником скомпрометированного в профессиональном деле человека очень удобно для его начальства. Бедный Береговой: всю дальнейшую жизнь его держали «на крючке»».

В апреле 1975 года Г.Т. Береговой в процессе защиты кандидатской диссертации рассказал о результатах своих фундаментальных исследований в области психологии, и ему за большие успехи в этой области была присуждена ученая степень кандидата психологических наук. Говорят, что инициативные члены Ученого Совета хотели за эту талантливую пионерскую работу сразу присудить ученую степень доктора психологических наук, но почему-то это событие не состоялось.

Нужно отметить, что после того как Береговой слетал в космос и стал начальником ЦПК, он скроил на своем лице такое начальническое выражение, которое свидетельствовало о том, что он не потерпит ни от кого никаких возражений. Он стремился постоянно поддерживать это выражение. И он действительно проводил в жизнь именно такую политику. Так, например, был вдруг уволен без каких-либо особых причин (якобы по состоянию здоровья) космонавт Козлов Владимир Иванович, с которым, как выражался сам Береговой, он «не сошелся характером». Сейчас Козлов В.И. – полковник запаса, автор нескольких десятков интересных научных публикаций. Затем после отказа вступить в КПСС был уволен космонавт отряда АН СССР Ершов В.Г. по придуманной причине «прогрессирующая глухота». Этот диагноз позже был опровергнут медицинской комиссией, но Ершова в ЦПК так и не восстановили. Список подобных примеров можно продолжить.

Но, в общем, нужно конечно отметить, что за время начальствования в ЦПК Г.Т. Береговой сделал много полезных дел. Скончался он в 1995 году в возрасте 74 лет.

Эпитафией к жизненному пути Георгия Тимофеевича Берегового я бы поставил следующее стихотворение поэта 19 века П.А. Вяземского:

«Мудрец сказал: жизнь наша сон,

Минутный дар судьбы превратной.

Не спорю – прав, быть может, он,

Но пусть же будет сон приятный».

С конструктором из ОКБ – 1 Константином Петровичем Феоктистовым мы проходили подготовку к полету на КК «Восход-1». В основной экипаж входили подполковник Волынов Б.В., доктор технических наук Катыс Г.П. и врач Егоров Б.Б. В дублирующий экипаж входили подполковник Комаров В.М., кандидат технических наук Феоктистов К.П. и врач Сорокин А.В. Что бы здесь не было никаких неясносте, я вынужден по этому вопросу сослаться на записки Каманина в его дневниках (кн. II стр. 63, 65, 69, 75 и другие), где он прямо заявляет, что в основном экипаже был Катыс Г.П., а в дублирующем экипаже Феоктистов К.П. Однако перед стартом вследствие политических интриг и межведомственной борьбы была произведена перестановка экипажей. Феоктистов, несмотря на резкие протесты медиков, был переведен в основной экипаж и вместе с Комаровым и Егоровым совершил в октябре 1964 года суточный полет на КК «Восход-1». Таким образом, конструктор Феоктистов стал первым в нашей стране космонавтом-исследователем. После этого он неоднократно старался совершить второй полет в космос, но все его попытки не увенчались успехом.

В мае 1967 года сразу после гибели В.М. Комарова на сконструированном Феоктистовым «Союзе-1» в Госкомиссию поступило заявление Феоктистова с просьбой назначить его командиром КК «Союз». Его лично поддерживал Мишин и некоторые другие руководители космической отрасли.

В своих мемуарах К.П. Феоктистов пишет на стр. 235: «Ошибкой, приведшей к гибели В.М. Комарова, скорее всего, было преждевременное решение о переходе к пилотируемым полетам корабля «Союз»… Я чувствовал себя виноватым… может быть, поэтому и предложил себя в качестве следующего испытателя «Союза»». Тут сразу нужно проставить все точки над «и». Феоктистов изображает из себя кающегося грешника, готового «рискуя своей жизнью» совершить испытательный полет на соответственно доработанном КК «Союз» и тем самым искупить свою вину перед погибшим В.М. Комаровым. Искупление вины могло иметь место, если бы Феоктистов хотел полететь на точно таком же «Союзе», на котором погиб В.М. Комаров, а не на корабле исправленном, доработанном, полностью вылизанном. То есть на КК, созданном без всякой идиотской предпраздничной спешки (тот полет Комарова готовился к 1 мая). Поэтому можно с уверенностью сказать, что мотивом для попытки Феоктистова полететь на доработанном «Союзе» являлось не желание искупления вины перед В.М. Комаровым, а просто желание совершить второй полет в космос с получением всех причитающихся при этом регалий. Вот так выглядит на самом деле эта ситуация при тщательном рассмотрении.

Однако Каманин был настроен резко отрицательно в отношении повторного полета Феоктистова (тем более в должности командира корабля). Он считал Феоктистова совершенно непригодным к этой должности по состоянию здоровья. Несмотря на это в начале июня 1967 года Феоктистов начал готовиться ко второму космическому полету на базе ЦКБЭМ. В феврале 1968 года Каманин под нажимом со стороны различных руководителей МОМ и ВПК вынужден был согласиться на подготовку Феоктистова в ЦПК. Вследствие этого в первом экипаже стали готовиться Береговой, Феоктистов, Волынов, Хрунов и Елисеев. Однако после долгих препирательств и споров, упорного сопротивления медиков допустить к полету Феоктистова, а также нежелательности вторичного полета летавших космонавтов (после гибели Комарова и Гагарина) вопрос был решен следующим образом. Решили готовить для КК «Союз-3» трех космонавтов (основного и двух дублеров) Берегового, Волынова и Шаталова. Это предложение было принято, и Феоктистов был снят с подготовки к полету на КК «Союз-3».

В 1980 году уже в возрасте 54 лет Феоктистов предпринял очередную попытку участвовать в полете на космическую станцию «в связи с необходимостью ремонта системы терморегулирования». Естественно, что этот ремонт никто другой кроме него сделать не смог бы. Как он пишет в своих мемуарах (стр. 249): он был включен в экипаж с Леонидом Кизимом и Олегом Макаровым. Но бдительные медики и в этом случае не дали ему разрешения на полет, и никакие бурназяны не смогли ему помочь.

В последнее время К.П. Феоктистов был профессором МВТУ им. Баумана. Он читал лекции студентам по различным вопросам космической проблематики и одновременно часто выступал по телевидению с лекциями о том, что полеты человека в космос бессмысленны, так как они в научном плане очень не результативны. Кроме того, они очень дорого стоят налогоплательщикам нашей страны, которые с этих полетов в отличие от космонавтов абсолютно ничего не получают. Вот такие «просветления» с ним произошли под старость.

Кроме того, во время своих телевизионных выступлений, К.П. Феоктистов заявлял, что лететь на Луну и Марс вообще не имеет смысла, так как «там ничего нет!». Очень было бы интересно уточнить, чего же все-таки нет на этих космических объектах? Совсем там ничего нет или там все-таки хоть что-то есть? Совершенно не понятно, что именно имел в виду в данном случае профессор Феоктистов в таких высказываниях. Феоктистов К.П. скончался 22 ноября 2009 года.

Пусть эпитафией ему будут перифразированные слова народной мудрости:

«Целеустремленность и труд

Иногда и к цели приведут».

Как я уже отмечал, в настоящее время из одиннадцати космонавтов, готовившихся со мной в 1964, 1965 и 1966 годах к космическим полетам на КК «Восход-1», «Восход-3» и «Восход-4», нас в живых осталось только трое: Волынов, Шаталов и я. Мне бы хотелось далее сказать несколько слов о каждом из нас еще пока живущих.

С Борисом Валентиновичем Волыновым мы готовились дважды к полетам на КК «Восход-1» и «Восход-3». Оба раза мы были в основных экипажах. В 1964 году перед стартом КК «Восход-1» вследствие различных политических интриг и межведомственной борьбы была произведена перетасовка экипажей, и мы с Волыновым оказались в дублирующем экипаже.

В 1965 году при подготовке к исследовательскому полету на КК «Восход-3» мы с Волыновым были в основном экипаже, но в связи с болезнью и последующей смертью С.П. Королева этот полет был отменен без всяких пояснений. После этого Б.В. Волынов участвовал в целой серии подготовок к космическим полетам. Свой первый космический полет он совершил 15-18 января 1969 года на КК «Союз-5». Он был командиром корабля, в экипаж входили Хрунов и Елисеев. В полете была произведена стыковка с КК «Союз-4», который пилотировал Шаталов, и произведен последующий переход Хрунова и Елисеева из КК «Союз-5» в КК «Союз-4». Во время этого полета космонавты успешно выполнили всю запланированную программу. Это был существенный успех советской космонавтики на фоне тех неудач, которые нас преследовали после смерти С.П. Королева. Переход космонавтов из корабля в корабль через открытый космос имел важное значение, так как такой переход предстояло выполнять космонавтам по лунной программе.

После совместного полета в состыкованном состоянии была произведена расстыковка кораблей «Союз-4» и «Союз-5» и их последующая посадка. Посадка «Союз-4» была произведена 17 января без каких–либо происшествий. Однако КК «Союз-5» с Б.В. Волыновым на борту повел себя при посадке, мягко выражаясь, странным образом. После выдачи тормозного импульса и команды на разделение отсеков, приборно-агрегатный отсек по непонятной причине не отделился от спускаемого аппарата и не позволял спускаемому аппарату совершить нормальное вхождение в плотные слои атмосферы. Однако вскоре произошло отделение спускаемого аппарата от приборно-агрегатного блока. После этого спускаемый аппарат занял нормальное положение и начал снижаться по баллистической траектории. Парашютная система сработала хорошо, «Союз-5» совершил нормальное приземление. Этот космический полет Б.В. Волынова длился почти четверо суток.

Здесь необходимо отметить, что Каманин интенсивно трудясь на поприще создания виртуального портрета страны во время своих бесчисленных зарубежных путешествий, иногда уделял также внимание управлению группой уже слетавших космонавтов. При этом он обычно использовал главный свой принцип правления «разделяй и властвуй», как известно предложенный еще Макиавелли. Для разобщения элементов управляемой среды, Каманин обычно осуществлял весьма чувствительные уколы отдельным ее членам. При этом глубоко введенное осиное жало, причиняющее резкие неприятности отдельному члену этой среды, выводило на время его из общего строя. Таким образом, представлялась возможность успешно управлять группой разобщенных людей. Так, например, в своих дневниках (кн. IV стр. 321) он пишет16 апреля 1971 года у него состоялся нелегкий разговор с Б. Волыновым… Он объяснил Волынову, что в ближайшие два – три года ему не разрешат новый космический полет и зарубежные командировки. В качестве обоснования такого отношения он привел причины, которые я здесь не считаю нужным повторять. Эти свои «мысли» Каманин естественно высказал не только Б.В. Волынову. Он излагал их также и некоторым другим космонавтам. После таких высказываний очень легко себе представить внутреннюю сущность генерала Каманина. Аналогичные действия им предпринимались и в отношении других космонавтов.

Следующий космический полет Б.В. Волынову удалось совершить лишь через семь лет, когда Каманин уже ушел на пенсию. Второй космический полет Б.В. Волынов совершил вместе с В.Жолобовым 6 июля – 24 августа 1976 года в качестве командира первой экспедиции на орбитальную станцию «Салют-5» на КК «Союз - 21». Полет был досрочно прекращен.

В 1980 году Б.В. Волынов успешно защитил кандидатскую диссертацию в ВВИА им. Н.Е. Жуковского. Его диссертационная работа была посвящена решению некоторых вопросов эргономики космических летательных аппаратов.

Нужно отметить, что Б.В. Волынов всего достиг только благодаря своей настойчивости и целеустремленности. Никто ему не помогал в движении к его цели, но некоторые ему мешали, причем мешали самым неприличным образом (в том числе и Каманин). В особенности здесь преуспел тогдашний начальник отдела ЦК КПСС некто Сербин. Я не хочу здесь вдаваться в подробности. Пусть вся деятельность Сербина в этом плане останется на его совести и отягощает его. Кто захочет ознакомиться с подробностями тех уже далеких событий, может прочитать о них в дневниках Каманина.

С Б.В. Волыновым у меня сложились хорошие дружеские отношения. Мы дважды длительное время совместно готовились в основных экипажах к космическим полетам на КК «Восход-1» и на КК «Восход-3». У нас выработалась хорошая совместимость характеров и взаимное уважение. Мы неоднократно вместе отдыхали как после завершения предполетной подготовки, так и в процессе подготовки. Это еще больше укрепило наши дружеские отношения. Позже, когда я уже распрощался со своей мечтой о проведении исследований по своей программе в космическом полете, я с особым удовлетворением воспринимал известия об успешных полетах Б.В. Волынова в космос. О днях совместно проведенных с ним как в период предполетных подготовок, так и в периоды отдыха, я всегда вспоминаю с теплым чувством.

Кроме тех космонавтов, с которыми я готовился к космическим полетам и о которых упоминал выше, у меня были хорошие дружеские отношения с космонавтами первого набора: Гагариным, Беляевым и Леоновым. Эти космонавты были общительными людьми. Дружеские отношения с ними сильно окрепли во время совместного месячного отдыха в октябре – ноябре 1964 года, после завершения полета КК «Восход-1». Мы все вместе тогда отдыхали в Сочи на так называемой «Ленинской даче». У нас было достаточно времени для общения, разговоров и обсуждения планов на будущее. Я рассказал им о предложении, сделанным мне С.П. Королевым, об исследовательском полете на КК «Восход-3». Кстати, тогда же Гагарин предложил мне: «Давай полетим вместе». Я сказал, что это предложение для меня заманчиво, но этот вопрос нужно обязательно и, прежде всего, согласовать с С.П. Королевым. Позже уже в Москве я спросил Гагарина, говорил ли он об этом с Королевым. Он ответил, что Королев эту идею не поддерживает, что у него для Юры имеются другие планы. Таким образом, этот вопрос отпал.

С Владимиром Александровичем Шаталовым, который был тогда подполковником, мы проходили в 1965 году предполетную подготовку к исследовательскому полету на КК «Восход-3». Он был членом второго дублирующего экипажа, а я был членом основного экипажа. Однако в связи со смертью С.П. Королева этот полет был отменен без всяких пояснений. После этого В.А. Шаталов полностью посвятил свою деятельность подготовке к полету на КК «Союз». Конечно, в последующей карьере В.А. Шаталова немалую роль сыграло то обстоятельство, что его отец был генералом железнодорожных войск и героем социалистического труда. Сыграло также немаловажную роль выступление Шаталова на очередном съезде КПСС. Он там удачно выступил с довольно содержательной речью. Это все, конечно, требовало очень большой организационной деятельности и создавало определенный имидж.

Первый полет Шаталова выполнен 14-17 января 1969 года. После стыковки КК «Союз-4» и «Союз-5» был осуществлен переход Е. Хрунова и А. Елисеева через открытый космос из корабля «Союз-5» в корабль «Союз-4» и затем осуществлено возвращение их на Землю. Во время второго полета Шаталова 13-18 октября 1969 года стыковку КК выполнить не удалось. Во время третьего полета Шаталова 23-25 апреля 1971 года стыковка «Союз - 10» с орбитальной станцией «Салют» также была выполнена неудачно. Не удалось осуществить полное стягивание КК к станции, и обеспечить герметичность стыка. Поэтому была выполнена досрочная посадка. После совершения этих трех полетов Шаталов в июне 1971 года был назначен помощником Главкома ВВС по космосу. Он проработал на этой должности до 1991 года. В 1972 году Шаталов защитил диссертацию и стал кандидатом технических наук. С 1992 года он уволен в запас.

О Владимире Александровиче Шаталове у меня сохранились воспоминания со времени общения с ним при тренировках как о человеке храбром, честном и прямолинейном. Кроме этих качества я хотел бы еще отметить его своеобразный юмор и его доброе отношение к окружающим людям.

В 2002 году я был в Центре подготовки космонавтов и зашел домой к Волынову и к Шаталову. В связи с этим хотел бы сказать здесь несколько слов без комментариев. Это просто информация к размышлению. В домашнем рабочем кабинете космонавта Волынова Б.В. в его квартире в Звездном городке висит большой портрет основателя отечественной пилотируемой космонавтики Сергея Павловича Королева. В аналогичном домашнем кабинете космонавта Шаталова А.С. в его квартире в том же доме в Звездном городке примерно в том же месте висит большой фотопортрет генерала – лейтенанта Шаталова А.С. в парадном мундире со всеми звездами, орденами, медалями и прочими регалиями. Рядом с портретом поставлена небольшая дощечка с надписью – лозунгом «Думай». Да, это занятие весьма полезное…

Кроме тех космонавтов, с которыми я готовился к космическим полетам и о которых упоминал выше, у меня были хорошие дружеские отношения с космонавтами первого набора: Гагариным, Беляевым и Леоновым. Эти космонавты были общительными людьми. Дружеские отношения с ними сильно окрепли во время совместного месячного отдыха в октябре – ноябре 1964 года, после завершения полета КК «Восход-1». Мы все вместе тогда отдыхали в Сочи на так называемой «Ленинской даче». У нас было достаточно времени для общения, разговоров и обсуждения планов на будущее. Я рассказал им о предложении, сделанным мне С.П. Королевым, об исследовательском полете на КК «Восход-3». Тогда, между прочим, Гагарин предложил: «Давай полетим вместе». Я сказал, что это предложение для меня заманчиво, но этот вопрос нужно обязательно и, прежде всего, согласовать с С.П. Королевым. Позже уже в Москве я спросил Гагарина, говорил ли он об этом с Королевым. Он ответил, что Королев эту идею не поддерживает, что у него для Юры имеются другие планы. Таким образом, этот вопрос отпал.

Кроме упомянутых выше космонавтов, с которыми мне приходилось совместно готовиться к полетам, у меня сложились также хорошие отношения с рядом космонавтов из второго (инженерного) набора. Мне по чисто личным, индивидуальным причинам просто нравились: Колодин, Кугно, Куклин, Севастьянов, Добровольский и другие. Чем именно были мне симпатичны эти весьма разные люди, я сейчас затрудняюсь сказать, но они мне были приятны и просто нравились. Судьба их сложилась по-разному.

С Петром Ивановичем Колодиным я познакомился в конце 1962 года, когда мы вместе проходили отборочную медицинскую комиссию в ЦНИАГ’е. Он как-то сразу поразил меня своей слитностью. Да, именно слитностью. Это был человек среднего роста, но весь как бы отлитый из металла. Когда он, здороваясь, пожимал вашу руку, то вам автоматически хотелось скорее выдернуть свою руку из его железной руки, которая сжималась с невероятной силой, как тиски. От него прямо веяло громадной внутренней силой.

Он многократно участвовал в подготовках к космическим полетам на различных кораблях, но всякий раз по каким-то причинам не мог совершить полет в космос. Когда в 1971 году перед стартом корабля экипаж, состоящий из Леонова, Кубасова и Колодина, вследствие болезни Кубасова, был по требованию Мишина целиком заменен экипажем в составе Добровольского, Волкова, Пацаева, это для П.И. Колодина было настоящей трагедией. По возрасту он уже не мог рассчитывать на совершение полета в космос, можно сказать рушилась его надежда на совершение полета. Колодин очень эмоционально переживал это событие. Парадокс состоит здесь в том, что В.П. Мишин, жестко настояв на своем решении и вызвав возмущении П.И. Колодина и А.А. Леонова, тем самым спас им жизнь. Вот уж во истину «Человек предполагает, а Бог располагает». Вот такие коллизии происходили в истории отечественной космонавтики в те далекие времена.

Здесь нужно отметить, что П.И. Колодин относился к Каманину очень настороженно, точнее он просто ему не верил. Как стало ясно из опубликованных дневников Каманина, он тоже относился к Колодину весьма прохладно (кн. IV стр. 310 и другие).

Эдуард Иванович Кугно или Эдик (как звали его все друзья) был одним из предвестников надвигающейся катастрофы однопартийной правящей структуры и ее последующего разрушения. Он поднял вопросы неэффективности однопартийных систем не где-нибудь, а в военном верноподданническом учреждении (ЦПК), где сама мысль о подобном действии казалась подавляющему большинству военнослужащих кощунственной и самоубийственной и вызывала почти панический ужас. Естественно, Эдуард Кугно не мог не понимать последствий своих действий. Но видимо очень сильно накипело в его честной душе, что он пошел на «акт самосожжения». Репрессии последовали незамедлительно. Ему многие сочувствовали, но только сочувствием дело и ограничивалось. Сейчас, когда эта система рухнула, мы должны помнить о его мужественном поведении. Это был явный предвестник грядущей бури.

После прекращения непосредственной подготовки к космическим полетам, по совету академиков Келдыша М.В. и Петрова Б.Н. я занялся формированием группы космонавтов-ученых от Академии Наук СССР. После ее создания в течение длительного времени я был ее руководителем. При этом одновременно выполнял и свою основную работу, являясь заведующим лабораторией в ИАТ (ИПУ) и ведя соответствующий комплекс исследовательских тем в отделе, руководимом академиком Б.Н. Петровым, который являлся также председателем Совета «Интеркосмос».

 

Биография Предисловие Глава 1 Глава 2 Глава 3 Глава 4 Глава 5 Глава 6 Фотографии Контакт